— Только что заплатила — за что? — спросил Джонни с подозрением.
— У меня есть расписка, — оправдывалась она, переводя взгляд на стол.
— Тебе ничего не надо платить, — сказал ей Джонни. — Это я.
— Кто это «я»? — спросила она не без колкости.
Джонни увидел свой блейзер, висевший на плечиках у пустого камина, и поторопился надеть его. В любую минуту Софи могла его выгнать.
— Я! — ответил Джонни осторожно. — Ты же меня знаешь.
На краешке стола лежала розовая расписка, аккуратно сложенная, свежая, чистенькая. Джонни взял ее и развернул. «Спайк», — прочитал он. Полагаться на Софи было невозможно, но Джонни не сомневался, что на этот раз она не ошиблась. К ней только что заходил кто-то, домохозяин или его посыльный, она заплатила за жилье и получила расписку.
— Сколько же ты платишь за дом? — спросил он и посмотрел на расписку. — Девять долларов. Должно быть больше.
— Ах, это ты! — внезапно вскрикнула Софи. — А я-то подумала, это хозяин. — Она заулыбалась. — Сейчас дам тебе чайку. Я помню, какой ты любишь. Уж этого я не забуду.
Джонни помахал распиской.
— Сколько же? — не отступал он.
— Я никогда не задерживаю, — произнесла Софи убедительно. — Плачу сразу же. Эррол всегда так поступал. Он, бывало, говорил: «А вы сделаете скидку, если я заплачу наличными?» Милый Эррол. Прирожденный джентльмен, другого такого поискать. Пойду поставлю чайник.
— Так ты помнишь, какой я чай люблю? — спросил Джонни без особого энтузиазма, а она улыбнулась ему в ответ так, словно меж ними была какая-то тайна.
Войдя вслед за ней на кухню, Джонни проверил тайник под раковиной. Все было на месте. Он открыл прибранный им ящик, чтобы положить расписку вместе с остальными, и обнаружил, что за время его отсутствия здесь тоже произошли перемены. Оранжевый блокнот, аккуратно сложенная бечевка и резинки исчезли. Расписки были на месте, но рядом с ними лежали провод для электрического чайника (откуда он взялся, неизвестно), моток ниток с засунутым внутрь карандашом и блюдце с апельсиновой кожурой.
— Где твоя сумочка, Софи? — спросил Джонни.
— Сумочка? — задумчиво повторила она. — Совершенно верно. Ведь я искала сумочку.
И она с тревогой огляделась.
Потом они искали сумочку — долго, упорно и безрезультатно. Сумочки нигде не было. Джонни проверил все полки, одну за другой, все шкафы, заглянул под кресла, за шторы и под подушки, но все было напрасно. Зато под подушкой он нашел два апельсина, в шкафчике в ванной — одну из кошачьих мисок. Он постоял над секретером, хмуро изучая содержимое одного из ящиков: выжатый тюбик из-под зубной пасты, плечики для пальто, обвязанные зелеными и оранжевыми нитками, одно-единственное старомодное металлическое бигуди, стеклянную мисочку с яичной скорлупой, набор иголок. Взятые по отдельности, они были достаточно невинны, но, собранные вместе, тревожили своей явной несовместимостью. Однако сумочки обнаружить не удалось. Джонни и не думал ее найти, хотя и продолжал настойчиво искать. Куда бы он ни шел, Софи семенила за ним следом, тревожась и оплакивая потерю.
— Моя сумочка, — повторяла она. — У меня в ней всё. Всё. А если моя сберегательная книжка попадет в чужие руки? Они могут забрать всё, что у меня есть. Всё.
Джонни и не пытался ей объяснить, что без ее подписи никто не сумеет снять деньги со счета. К тому же где-то неподалеку, возможно даже и на самой улице Маррибел, затаился домохозяин, который при желании вполне может подделать ее подпись. Джонни искал, а Софи все больше волновалась.
— Ах ты, Боже мой! — вздыхала она. — Боже мой... Боже мой...
В ее спальне Джонни решительно сдернул бирюзовый мех (это оказалось покрывало на двуспальную кровать с широкой шелковой бахромой) с большого прямоугольного предмета, который он заметил раньше, и с радостью обнаружил, что это был очень старый и очень громоздкий телевизор.
— По-моему, его надо держать в тепле, — призналась Софи, взглянув на телевизор с не меньшим удивлением, чем Джонни.
Он обрадовался, увидев, что она отвлеклась от мыслей о пропавшей сумочке.
— Давай перенесем его в гостиную, а? — предложил он. — Тут места так мало, не развернешься. Как говорится, кошки не прибьешь.
— Ну нет, этого я никогда не сделаю, — сказала Софи. — Люблю кисок, я их ни за что не обижу.
— А как там насчет чая? — спросил Джонни, малодушно переведя разговор.
— Прекрасная идея! — горячо поддержала Софи. То же, возможно, сказала миссис Эйнштейн, впервые услышав, как профессор размышляет о единой теории поля.
— Я помню, какой ты любишь, — добавила она с добродушным смешком и удалилась на кухню.