— Нет, конечно, — сказала она с негодованием, но потом все испортила, насмешливо хихикнув.
«До чего я докатился?» — спросил себя Джонни, чистя апельсин и разделяя его на дольки.
Последние год-полтора он пользовался дурной славой среди друзей родителей: его считали парнем шальным и опасным; он удивлялся, но в то же время чувствовал себя польщенным. Он не хотел превращаться в человека, который тревожится о мокрых матрасах, ваннах и завтраках; его бесила овладевшая им тревога за Софи. Ее дом казался ловушкой, готовой вот-вот захлопнуться.
«Я должен выбраться отсюда», — подумал он.
Дважды он совсем было уходил. И оба раза что-то его останавливало. Все больше и больше казалось, что это он должен приглядывать за Софи, он и никто другой, спасать ее от недоедания, от опасности, от грязи, даже от собственного дома, грозящего ее жизни. Она может попасть под ток, налететь на кошку, споткнуться об изодранный ковер и раскроить себе череп. Джонни так и видел, как она лежит внизу возле лестницы, а из головы сочатся на пол остатки памяти. Пятно на полу будет совсем небольшим — памяти у Софи почти не осталось. Джонни стал намазывать маслом хлеб и чуть не порезал себе палец, ослепленный этим видением.
«Во что бы то ни стало надо выбраться отсюда, — подумал он снова. — Какого черта!»
«Но ведь встреча с ней — знак, — произнес кто-то у него в голове. — А с этим надо считаться». Джонни всегда охотно верил во всякие знаки и предзнаменования и сердился, когда на них не обращали внимания. Спустя неделю после гибели Дженин он вернулся в заповедник и, вспоминая сверкающий полет перстня, несколько дней искал его...
Джонни заставил себя вернуться мыслями к Софи. Он понял, что одеться для нее теперь — целое дело и что она не мылась потому, что так оно было безопаснее. Джонни прошелся чечеткой по кухне, глядя на свои ноги, которые все еще прекрасно помнили, что они умеют, и отбивали дробь сами собой, без всякого усилия с его стороны.
— Цып-цып-цып-цыпленок-цыпа! — пропел он им тихонько.
Конечно, он понимал, что их проворство — дар временный, которого когда-нибудь не станет. В эту минуту в комнату вошла прилично одетая Софи и с удивлением посмотрела на него.
— У меня нет этих... как же их?.. Ну, этих штук, — сказала она. — Знаешь, тех, что на ноги надевают.
«Верно, она имеет в виду чулки», — предположил Джонни.
— Забудь о них и посмотри-ка сюда, — и указал ей на стол, на котором стоял завтрак.
Софи просияла.
— Выглядит чудесно. Ты так добр ко мне. Ты очень хороший.
— Мог бы быть и получше, — возразил Джонни, но она, взглянув на него со снисходительной улыбкой, успокоила:
— Для меня ты достаточно хорош.
Пока Софи завтракала, Джонни положил матрас обратно на кровать, накрыв мокрые пятна полиэтиленовым мешком для мусора. Простыни, которые он обнаружил на кухне в шкафу, были все в дырах, но он, выбрав ту, что поцелее, застелил постель. Потом, решительно подавив мысли о деньгах, спрятанных в доме, поднялся наверх, нахлобучил шляпу, пристегнул к поясу плеер, повесил на шею наушники, рассовал по карманам кассеты и бумажник. Он решил оставить у Софи свою зубную щетку — как некий сувенир о мимолетном пребывании в этом доме. Напоследок заварил чай и налил Софи чашку настоящего чая. Молоко из холодильника куда-то исчезло, но Джонни быстро обнаружил его в шкафу между двумя стопками блюдец.
— Сейчас налью тебе чашечку, — живо проговорила Софи, когда он поставил перед ней чашку с чаем.
— Потом, — ответил Джонни виновато. — Послушай, Софи! — прибавил он серьезно.
Она вопрошающе взглянула на него. Рот у нее был набит хлебом.
— Нет, ничего, — произнес он со вздохом. — Просто... знаешь... смотри себе под ноги, когда идешь, и все такое.
Он шагнул мимо нее к двери, вышел на площадку и легко сбежал по лестнице вниз. Кошки следили за ним, цинично усмехаясь в усы. Они-то знали, что он просто дезертировал.
Внезапно его осенило: должны же быть люди, которые присматривают за такими, как Софи, это их работа, и к тому же Софи может им платить. Он где-то читал про комиссию по делам престарелых или как там она называется. На душе у него полегчало. «Я ведь не прикарманил эти деньги, — напомнил он себе. — А мог бы».
Джонни взялся за дверную ручку, повернул ее, шагнул на тротуар, но, прежде чем закрыть дверь, помедлил и с досадой оглянулся. «Давай же, — сказал он себе, — кончай, решись наконец и захлопни эту дверь». Из дома он выбрался, теперь надо выйти из его поля, отдалиться на расстояние, чтобы дом не притянул его обратно.