— Тогда я поднялся по лестнице, — сказал он кукле, — и увидел, пифия, тебя, разряженную как положено.
Внезапно остановясь, он сказал Бонни:
— Я всегда думал о тебе в этих одеждах, но ты сейчас стала строгой.
— Эксцентричная одежда — это слишком легко, — ответила Бонни. — Начинаешь слишком на нее полагаться. Хотя вот что для меня типично, — сказала Бонни с горечью, когда он поставил наконец свою партнершу на место, слегка крутанув ее на подставке. — Я больше года живу рядом с миссис Вест и хоть бы раз ей чем-то помогла. Я даже никогда не замечала, что она... настолько... настолько...
— ...не в себе? — закончил Джонни. — Я-то попал к ней в дом просто потому, что похож на человека, которого она помнит, — на ее двоюродного брата. Когда-то он ей нравился. По-моему, он носил такой же блейзер, как мой. Она может беседовать о погоде — вполне разумно... ну, скажем... достаточно разумно.
— Но большинство людей просто прошли бы мимо и не заметили ее, — следуя его примеру, пропела ему в ответ Бонни. — Джонни Дарт, в общем ты не очень-то изменился.
Джонни не возражал, а только постучал пальцем по синякам на лице.
— Знаю, знаю... Слушай, когда ты был маленьким, ты вечно приносил домой покалеченных птичек, старался их обогреть, кормил крошками хлеба. Ты всегда был добрым.
— Но все они умирали, — сказал Джонни, помолчав. — Что толку?
Он редко вспоминал о своей былой жалости к слабым.
— Ты ужасно расстраивался, когда они умирали, — вспоминала Бонни. — Ты так за них переживал.
Джонни молчал.
— Я только увеличивал их страдания, — проговорил он наконец. — По-настоящему добрый человек должен был бы избавить их от боли.
— По-моему, у тебя не было выбора, — сказала Бонни. — Честное слово. Просто ты такой. Меня вот все время куда-то заносит, а того, что у меня под носом, не вижу... Может, не хочу видеть? Я вот такая.
— Тут кто угодно мог бы жить с ней рядом и ничего не подозревать, — отозвался Джонни, смутно ощущая, что, несмотря на всю свою сдержанность, Бонни себя в чем-то винила. — Она тут ходит в своем пальто и шляпке, а иногда вдруг возьмет и украдет бутылку с молоком. Самого плохого никто и не заподозрит, пока не увидит, в каком состоянии у нее гладильная доска.
Тут он спохватился:
— Да, вот что, послушай! Может, ты мне скажешь. Ведь существует какое-то место, где старики, которые потеряли память, разучились готовить и никогда не моются, могут получить помощь?
— Ее надо определить в какой-нибудь приют, — сказала Бонни. — Но для этого необходимо согласие родных.
— Не знаю, есть ли у нее родные, — пояснил Джонни. — Эррол был прирожденным джентльменом, а детей у него не было. Впрочем, он давно уже умер. Остался один я — она меня за кого-то принимает. Пусть бы кто-нибудь пришел, посмотрел на нее и распорядился, чтобы к ней направили медсестру, присылали горячие обеды, ну и всякое такое.
Ему показалось, что Бонни встревожили его слова, но она ответила ему бодро, даже радостно.
— Знаю! Совет по делам престарелых! Там работает один приятель моей матери. Пойди туда и спроси мистера Дейнтона.
— Престарелых! — воскликнул Джонни. — Нет, это потрясающе! Чего только я не перепробовал — и «стариков», и «пожилых», и чуть ли не «древних»!
— Я тебе нарисую план, — предложила Бонни, повеселев от мысли, что может хоть как-то помочь.
Схватив со стола карандаш, она склонилась над листом бумаги.
— Их найти нетрудно.
Тревога за Софи, подумал Джонни, могла ненадолго их сблизить, но, кончив рисовать, Бонни посмотрела на разложенные по столу бумаги и книги.
— Джонни, — сказала она, — я правда работала, когда ты постучался. Я просто обязана завтра сдать доклад. Придется все же тебя прогнать, потому что его надо закончить.
— Я сам уйду, — ответил Джонни, скрыв огорчение.
Вот наконец они повидались и поговорили, но как мало они сказали друг другу. Бонни, судя по всему, ждала, что он что-то ей скажет, но он никак не мог сообразить, чего именно она ждет.
— По крайней мере, я теперь знаю, где ты живешь, — заметил он, беря у нее из рук план.
— А ты мне так и не скажешь?.. — спросила она.
— Чего?