— Я тогда подумала, что это будет ужасно для тебя, — негромко воскликнула Бонни. У нее был измученный вид. — Тебе и так досталось. Я просто хотела тебя защитить. Она споткнулась. Она споткнулась и сорвалась.
Они посмотрели друг другу в глаза.
— Когда начинаешь такое думать... — запинаясь, произнес Джонни, — то как остановиться? Это становится реальностью.
И тут он заплакал, и этот переход от смеха к слезам был вполне естествен; он упал на колени рыдая, в то время как то, что держало его все эти годы, постепенно отпускало.
— Этого парня надо к врачу, — говорил полицейский Бонни. — Он что-то себе повредил. Вы правильно сделали, что нам позвонили, но что за работа быть полицейским!..
Нева посадили в первую машину; кто-то открыл дверцу второй и посмотрел на Джонни.
— Давай, приятель. У нас еще куча дел.
— Ну ладно, люди, спектакль окончен, — говорил один из полицейских.
— Я сейчас, всё в порядке, — сказал Джонни, однако, как ни старался, никакими силами не мог остановиться. Море, которое все эти годы он носил в себе, словно рвалось слиться воедино с тем, что было неподалеку, — бухало о скалы в заповеднике и незримо ревело под окнами у Софи.
— Одну минутку, — попросил Джонни, ложась ничком на тротуар, чтобы скрыть позорные слезы.
Но они все лились, горячие, как чай, капали на землю перед домом Софи и смешивались с водой возле ее порога.
Глава семнадцатая
Как-то вечером в пятницу, спустя шесть недель, Джонни снова сидел вечером в кустах на «островке безопасности для пешеходов» (его макушка едва выглядывала над кудрявой листвой) и следил за потоком машин, уходящих в обе стороны в город. На нем были все тот же полосатый блейзер, широкополая разбойничья шляпа и плеер на поясе, однако тот избитый субъект, что проснулся здесь когда-то в кустах, давно уже стал для него лишь призраком прошлого. Он решил начать свой путь к дому Софи с островка, чтобы, подобно змее на Боннином перстне, замкнуть круг.
Минут десять он смотрел на город. КРУЧУСЬ КОЛЬЦОМ... КРУЧУСЬ... — пели голоса в наушниках, и Джонни, послушный их наказу, встал, подхватил с земли сумку и пересек улицу. Выйдя на перекресток, где сходились три улицы, он зашагал мимо приличных магазинов, постепенно уступавших место бедным, обшарпанным лавкам, миновал разгрузочные площадки и ограды из стальных труб (ЭТИ УЧАСТКИ ОХРАНЯЮТСЯ ГОРОДСКОЙ СЛУЖБОЙ БЕЗОПАСНОСТИ, — гласило объявление), а затем стоянку возле супермаркета, где покупатели катили к своим машинам тележки, груженные провизией. Все словно к осаде готовились.
Джонни зашел в супермаркет и купил пачку печенья, пакет сухого кошачьего корма, красивую, в цветах, бумагу для подарков и клейкую ленту «скотч». Пройдя немного по улице Маррибел, он присел на край тротуара и, не обращая внимания на колеса едущих совсем рядом машин и шагающих у него за спиной пешеходов, аккуратно завернул в бумагу печенье и корм, чтобы они выглядели как настоящие подарки.
В воздухе раздался вой приближающейся пожарной сирены. В последнее время этот пронзительный звук вызывал в его воображении гладильную доску Софи, объятую языками пламени, но в этот вечер он знал, что она не одна, и не встревожился, хотя и вскинул глаза, чтобы взглянуть, откуда несется звук и куда удаляется.
Пока он шагал по улице Маррибел, мимо, сверкая огнями, промчались еще три пожарные машины с воющими сиренами.
На перекрестках Джонни неукоснительно выжидал, пока не зажжется зеленый свет. Проходя мимо старой колвиллской почты, он остановился перед объявлением на дверях, приглашающим подрядчиков для строительства нового современного здания почты поблизости от супермаркета. Рядом на стене было другое объявление, призывающее охранять памятники и протестовать против сноса старых зданий. Внизу стояла напечатанная типографским шрифтом подпись: «Харольд Фаулер (член городского совета)».
В пабе напротив, как всегда, толпился народ.
На прошлой неделе Джонни столкнулся с Невом на городской площади. Отец Джонни утверждал, что хорошая драка разряжает атмосферу, и любил вспоминать, как в юности он поколотил своего старого врага, и тот потом оказался «чертовски славным парнем» и стал его закадычным другом. Джонни твердо знал, что ни ему, ни Неву это не грозит. И все же, когда он вспоминал о том, как пытался взять Бонни силой, как с вожделением думал о деньгах, найденных под раковиной у Софи, или пытался представить себе, каково это жить в Колвилле и чувствовать, что все вокруг меняется и власть от тебя день ото дня ускользает, он начинал кое-что понимать в Неве и уже не относился к нему с прежней ненавистью.