Например, ножевому бою, в котором Славян, как оказалось, был очень умел. В начале лета довелось им брать одного упыря, который за две ночи аж пять москвичей умудрился крепко покусать, так Баженов его на куски своим ножом настрогал. В буквальном смысле. Олегу даже делать ничего не пришлось, он просто стоял и смотрел, как его напарник пластает накачанную по горлышко кровью, а потому более чем шуструю нежить. Упырь — он, разумеется, не вурдалак, ему далеко до выносливости, быстроты и смекалки, назовем их так, старших братьев. Но все же это очень серьезный и опасный противник, с которым следует считаться.
И тем не менее Славян минут за пять кровопивца разделал, точно мясник подвешенную на крюк тушу, разве только что голову ему не отрезал. Да то лишь потому, что не хотел еще сильнее холодной и вонючей упыриной кровью перепачкаться.
Как оказалось, на той заставе, где он два года «срочной» провел, прапор один служил, родом из терских казаков, тех, что с давних времен с сопредельными горцами резались и потому что шашкой, что ножом владели отменно, так он Баженова ножевому бою и обучил. Сам Славян, правда, говорил, что постиг только азы мастерства, ибо в полной мере тот прапор по ряду причин ему свое умение не передал. Во-первых, два года службы для изучения таких премудростей — срок мизерный, во-вторых, не родичи с тем прапором они, а потому особо секретные приемы ему показаны не были. Казаки к хорошим людям, конечно, всегда с дорогой душой относятся, но есть вещи, которые они поведают только своим же, тем, кто с ними одной крови и одного рода.
Впрочем, для Олега и те азы, что его новый сосед получил от лихого казака-прапора, являлись недостижимой высотой. Крайне впечатлившись, он конкретно присел на мозги своему Славяну, и тот, сдавшись, согласился с ним заниматься, когда время будет. И, к его чести, действительно принялся его учить разным хватам и уворотам, причем на совесть, без особой жалости и разных «если устанешь — скажи».
Правда и минусов в их совместном проживании хватало. Например, Баженов адски храпел, так, что стекла звенели в рамах. Еще пару-тройку раз в месяц, как правило в субботу, он напивался в хлам, а после начинал петь протяжные тоскливые песни о кукушке, которая за рекой считает, сколько ему жить осталось, и о том, что стоит сосна и река жемчужная течет. Вишенкой же на торте являлись нечастые просьбы нынче ночевать не приходить, а остаться в отделе, ибо есть на то особо выдающиеся причины третьего- четвертого размера.
В принципе, конечно, никто не мешал поступать Олегу так же, и Славян все верно бы понял, но вот не монтировалась эта девушка с их холостяцким жильем у него в голове, с какого ракурса ни погляди. Ласковые и непритязательные особы из соседнего педагогического училища — да. А она — нет.
Хотя эта девушка и с ним самим, как было сказано ранее, тоже не очень-то сочеталась. Он, собственно, еще при первой их встрече сразу подумал, что не по Сеньке шапка, но, как известно, хочешь насмешить Бога — расскажи ему о своих планах. Вот так и тут вышло.
Как-то в начале июля Францев Ровнина отправил в главк, чтобы отчет отвезти, вот там-то и случилась нежданная-негаданная встреча. Олег прошитые и пронумерованные документы куда положено сдал, а после решил в теньке перекурить, попутно грезя о кружке ледяного квасу. Тут, в Москве, в разливном виде почему-то продавался только теплый, а это совсем не дело. Был еще баночный, из холодильника, но вот только квасом сию субстанцию называть не следовало, хотя бы из уважения к старинному национальному напитку.
За этими мыслями он как-то пропустил тот момент, когда его окликнул приятный девичий голос.
— Лейтенант Ровнин! — постучал по плечу его чей-то пальчик. — Эй, с тобой все нормально?
— Ну да, — развернулся он к той, что к нему обратилась. — О! Неожиданно! Привет!
Это была девушка, с которой он свел знакомство еще весной, когда расследовал дело о серьгах Кандауровой. Она такой в его памяти и осталась — стройная, высокая, в приталенном форменном кителе, с тонкими чертами лица и некоторой надменностью в поведении. Да что там некоторой? Изрядной, скажем прямо.
И звали ее вроде бы Маша.
— Привет! — одарила его улыбкой коллега. — Я зову-зову, ты молчишь.