— Пойдет дело, говоришь?
Валя улыбнулась и кивнула головой.
Все было обычным, как вчера: и спокойная улыбка Вали, и широкая подрагивающая спина Ванюшки на тракторе, и плавные движения рук за штурвалом. Вдали виднелись еще два комбайна, ходившие по полю. Все, как обычно, но в то же время Головенко понимал и чувствовал, как это понимали и чувствовали и другие, что сегодня все не так. В выражениях лиц, в сосредоточенных движениях, в скупых, без шуток и излишнего многословия разговорах чувствовалось, что краснокутцы не забывают о событиях, развернувшихся тут, рядом, на границе.
На западе небо постепенно начало очищаться, светлеть. Стремительно летевшие на восток темные дождевые облака начали редеть, и среди них проступила яркая белизна высоких облаков. Кое-где по полям уже скользнули солнечные пятна. Пришли в движение ватные хлопья тумана, окутывавшего сопки; вот-вот осветится небо, брызнут солнечные лучи и высушат землю!
Весь долгий день Головенко был на полях и лишь поздно ночью вернулся в Красный Кут. В его кабинете уже сидели Ванюшка и Валя. Усталый, с лихорадочно блестевшими глазами, Головенко, не раздеваясь, прошел к своему столу.
— Как? — коротко спросил он.
— Все в порядке. Комбайн привели на усадьбу, — ответила Валя.
— Степан Петрович, звонил Усачев из Супутинки, просит еще один комбайн, — сказал Ванюшка. Усачев с двумя комбайнами еще вчера отправился к Федору на помощь.
— Что же вы, меня ждете?
— Мы решили, — Ванюшка кивнул головой на Валю, — что если будет ваше распоряжение, то сейчас и двинемся к Федору.
— Да ведь вы намаялись за день-то…
— Ну и что ж? Федору как не помочь? — ответила Валя.
Головенко рассмеялся:
— Ну, раз так — поезжайте!
Ванюшка возился с трактором, заводя его. В это время, торопливо шлепая калошами по грязи, подошла Матрена Степахина. Она бережно поставила на сиденье трактора что-то, завернутое в белое.
— Поужинали бы по-людски, так нет! Поешьте дорогой, остынет всё, горюшко мое, — вздохнула она.
Наконец, трактор взревел. Ванюшка залез на сиденье и за руку втащил к себе Валю.
— Езжайте, в добрый час, — сказала Матрена. — Да не засните дорогой, вторую ночь не спавши.
Трактор лязгнул гусеницами, и мимо Головенко пополз громоздкий силуэт комбайна с торчащим в небо шнеком.
Головенко стоял в темноте и долго прислушивался к удаляющемуся ровному стрекоту трактора.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Постепенно установилась погода. Дороги просохли. Дни стояли солнечные, радостные. Через Красный Кут мчались машины к границе и от нее.
Однажды запыленный военный автомобиль въехал во двор МТС.
Марья была в лаборатории. Через раскрытое окно она услышала, как кто-то громко спросил: «Скажите, где сейчас Марья Решина?» Этот голос она узнала бы из тысячи.
Марья кинулась к дверям, но в это время в потемневшей старой гимнастерке с выцветшими орденскими ленточками, в тяжелых сапогах, загорелый, в узкую дверь лаборатории вошел Николай. Он сильно изменился, постарел…
Бобров, не понимая, смотрел на вошедшего.
— Вам кого, товарищ капитан?
Марья шагнула к Николаю. Нето крик, нето стон вырвался из ее груди. В нем было всё, что выстрадала она в долгие дни и ночи разлуки, в дни тяжких сомнений и раздумий о судьбе его, своей и сына… Она прильнула к Николаю и, осененная великой радостью, глядела на него. И Николай, не найдя слов, твердил только ее имя:
— Маша моя!.. Машенька!..
На дворе около машины сторож Никита разговаривал с подполковником, приехавшим с Решиным. Он вертел в руках сигарету.
— Вы как хотите, товарищ подполковник, а я так скажу, что наш табачок невпример лучше, — говорил он. — Супротив нашего, рассейского табачку, лучше нет…
Никита вытащил из сундука георгиевский крест, нацепил его на гимнастерку и петухом расхаживал по деревне, то и дело вступая в разговоры с военными. Подполковник с любопытством смотрел на старика.
— Мы этого японца знаем… Кабы не там, в верхах, разве мы отдали бы Порт-Артур? Ни в жисть! Ну, ни в жисть…
Из конторы вышел бухгалтер.
— Никита, сходи за Вадиком. Отец приехал.
Никита помигал тусклыми глазами, неуклюже козырнул подполковнику и затрусил по улице.
Через несколько минут Вадик, далеко обогнав Никиту, прибежал на двор. Из конторы выбежала Марья и бросилась к сыну. За ней вышел Николай, глаза его были влажны. Он наклонился к сыну. Вадик с любопытством посмотрел на него. Марья, вытирая непрошенные слезы, сказала: