К горлу Герасимова что-то подступило, он натужно засопел и, пряча глаза, полез в карман за платком.
В это время с горки, придерживая коня, спускался Головенко с Клавой. Головенко сразу понял, в чем дело, и остановился поодаль. Клава как-то порозовела, вся выпрямилась, напрягая слух. Солдат в выцветшей гимнастерке с орденами и медалями на груди что-то горячо и убежденно говорил колхозникам. Клава и Головенко не слышали его слов, но всем сердцем чувствовали, о чем мог говорить он.
Потом выступил Герасимов, он говорил недолго, обнял солдата, и они поцеловались.
Медленно, в торжественном безмолвии прошли машины между шеренг воинов. Потом после команды «вольно» солдаты нестройной толпой замкнули за машинами шоссе. В воздухе замелькали фуражки, пилотки в прощальном привете. Стоя на машинах, махали платками девушки. Затем рота быстро погрузилась на машины и вскоре исчезла за гребнем сопки.
— Как хорошо это, Степа! — прошептала Клава.
Головенко взял горячую руку жены, прижался к ней губами. Ему показалось, что именно эти простые слова, которые сказала Клава, он и искал, чтобы высказать свои чувства, переполнявшие его в этот день.
ГЛАВА СОРОКОВАЯ
Головенко собирался съездить на поле, когда ему позвонил Станишин и сообщил, что в Красный Кут проехал секретарь крайкома и профессор из базы академии.
На участке Марьи Решиной убирали сою. В эти дни Головенко почти не видел Боброва — тот жил на стане. Погода стояла сухая и солнечная. Сопки зацветали осенним нарядом.
Уборка шла хорошо. Изготовленные Саватеевым и Алексеем Логуновым приспособления, специально для сои, действовали отлично. На первых шести гектарах был собран небывало высокий урожай. В деревне только и говорили об этом. Никто еще из приморцев не слыхал о таком высоком сборе сои — тридцать центнеров с гектара.
Головенко был в хорошем настроении. Ребенок был здоров. Оля не отходила от него. То и дело она уговаривала Клаву купать его. Эта процедура доставляла ей огромное удовольствие.
Клава еще не работала.
Утром Герасимов принес Клаве несколько пригоршней новой сои.
— Решинская, — сказал он с торжеством.
— Бобровская, — задумчиво поправила его Клава, рассматривая крепкие налитые бобы. — Ведь это Бобров выдвинул идею, составил агробиологический режим, предопределил, каким должен быть новый сорт.
— Ну, Марья Решина тоже свою душу в нее вложила, — с горячностью возразил Герасимов. — Надо еще подумать: мог ли агроном один, без колхозницы, без Марьи-то, которая не только работала, но делом чести считала создание нового сорта, все свое сердце этому отдала, — создать этот сорт? Вон вчера Шамаев и тот про эту сою говорил: «решинская»…
Головенко, с любопытством прислушивавшийся к спору, задумался:
— По-моему, этот сорт — «краснокутский» — сказал он. — Так или иначе, а участие в его создании принимали не только Бобров и Решина, а весь Красный Кут…
— Дед Шамаев, например, — иронически улыбнулась Клава. — Помнишь, как он против боронования посевов поднялся?
Герасимов заулыбался, погладил клинышек бороды.
— Что греха таить: я тоже не шибко верил.
Степан покачал головой.
— Не думаешь ли ты, что дед Шамаев не верит в Боброва и Решину? Верит! Но он боялся, оттого и охал…
И в этот момент в дверь постучали. Вошел секретарь крайкома, а за ним — среднего роста плотный человек в сером пальто и такой же шляпе.
— Здравствуйте, товарищи, — сказал секретарь, — знакомьтесь с профессором…
Профессор снял шляпу, обнажив коротко стриженные седые волосы, и молча, дружески пожал руку Головенко.
— Николаев, — коротко назвал он себя. Затем он поздоровался с остальными.
Головенко впервые так близко видел профессора, доктора сельскохозяйственных наук, которого очень хорошо знали в крае и уважали. Перед ним стоял человек с несколько утомленным после длинной дороги лицом — обыкновенный человек, которого можно было принять за инженера, учителя, партийного работника.
— Так с чего же начнем, Иван Михайлович? — обратился к Николаеву секретарь и повернулся к Головенко. — Ваш Бобров наделал много шуму. Иван Михайлович приехал ознакомиться с его работой на месте. Кстати, где агроном?
— Он на поле. Вчера начали убирать сою на участке Решиной.
— Ведь это же на три недели раньше обычного срока для Приморья? — оживленно сказал профессор.
Головенко утвердительно кивнул головой. Секретарь крайкома переглянулся с профессором.
— Я думаю, поедем на поле, — как бы отвечая на вопрос секретаря «с чего начнем», сказал профессор и встал.