— Иначе нельзя. Всякий вопрос должен быть удовлетворен.
Секретарь еще раз зачитал письмо Щебрака.
— Благодарю вас, — удовлетворенно сказал Дубовецкий и опустился на место.
Клаву передернуло. Зал снова зашумел.
— Переходим к прениям, товарищи, — объявил председатель. — Слово для отзыва предоставляется официальному оппоненту, доктору сельскохозяйственных наук, профессору Ивану Михайловичу Николаеву.
Знакомый уже краснокутцам профессор встал из-за стола членов совета, вышел на трибуну и положил перед собой записную книжку.
— Нет надобности, товарищи члены ученого совета, излагать содержание диссертации Гаврилы Федоровича Боброва — она известна членам совета. Поэтому я ограничусь оценкой проделанной товарищем Бобровым научно-исследовательской работы по выведению нового сорта сои. Нет сомнения, что Гаврила Федорович провел эту работу на основе мичуринского учения. Добиваясь от нового сорта заданных качеств, он путем создания необходимых условий внешней среды и тщательного отбора добивался повышения, улучшения качеств зерна, укорочения вегетационного периода. А это, вы знаете, имеет большое научное значение. Задачей его было также выведение сои с высоким прикреплением бобов. Для чего это нужно? Для того, чтобы производить уборку сои комбайном без потерь. Добился ли он этого? Да. Вне всяких сомнений.
Гул одобрения прокатился по залу. Клава вздохнула полной грудью и оглянулась, ища агронома. Но где же Бобров? Она медленно обвела взглядом сцену. Вот он — за отдельным столом, склонившийся над бумагами.
Профессор перечислил работы, проделанные Бобровым по биохимическому исследованию почвы и растений. Это все было знакомо Клаве, и она с особой ясностью почувствовала себя участницей того дела, ради которого приехал в Красный Кут ученый совет базы академии, ради которого собрались сюда колхозники, работники МТС, так же как и она, участники этого дела. И о том, что происходит сейчас здесь, знают ученые Москвы, Ленинграда, Воронежа, Ростова-на-Дону, Алма-Аты, Ташкента, приславшие сюда свои отзывы о диссертации. И ее работа в лаборатории, нужная, как ей казалось, только для Красного Кута, ее маленькая, обыденная работа, стала вдруг в ее глазах большой и важной. Важной не только для Красного Кута, но для всей страны. Сердце у Клавы радостно застучало. Вот то главное в жизни, что заставляет ее мужа, Боброва, Марью Решину, Валю Проценко, Сидорыча — всех ее знакомых работать, не считаясь со временем, не жалея сил. Вот то, о чем говорил ей Степан в прошлом году — создание нового, непрерывное движение вперед.
— Я считаю, — говорил профессор, — что работа Гаврилы Федоровича Боброва — новый вклад в нашу сельскохозяйственную науку, вклад, сделанный при горячем участии работников МТС и колхозников. Может ли быть сомнение в том, что Гаврила Федорович Бобров заслуживает присвоения ученой степени кандидата сельскохозяйственных наук? — Профессор обвел зал строгим взглядом и твердо закончил, рубанув ладонью воздух: — Никакого.
Клава неистово зааплодировала и оглянулась. Аплодировал весь зал. Аплодировал Степан, который, весело улыбаясь, кивнул ей, Марья и тот, в светлом костюме… Да ведь это же Николай, муж Марьи — Николай Решин. Ее сосед, смеясь, что-то говорил ей. Но она не слышала.
Второй оппонент, кандидат биологических наук Лукьянов, научный сотрудник сельскохозяйственной опытной станции, говорил недолго.
— Сила Боброва, как и всей нашей боевой мичуринской науки, — в связи с жизнью, с практикой. Полет мысли и трезвый учет опыта, научное предвидение и напряженный труд — вот его стиль, я бы сказал, сталинский стиль, — закончил он, — дают право сделать вывод, что в лице агронома Боброва, мы имеем дело с серьезным научным работником, достойным присвоения ученой степени.
После его выступления председатель пригласил присутствующих высказать свое мнение.
— Я являюсь одним из первых рецензентов работы агронома Боброва, — сказал Дубовецкий, выйдя на трибуну, и многозначительно поднял палец, — я считаю себя не вправе не довести до сведения ученого совета свое мнение…
Он говорил тихим, вялым голосом. Похоже было, что все, что здесь происходит — довольно скучно и для него неинтересно. Туговатый на ухо дед Шамаев подошел к самой сцене и подставил к уху ладонь. Дубовецкий со сцены неприязненно покосился на него.
— Я не понимаю, почему уважаемый официальный оппонент профессор Николаев ни словом не обмолвился об отзыве известного генетика, профессора Щебрака. Я считаю, что этот отзыв нельзя замалчивать!