— Помнишь, Коля, мы с тобой принимали танки… А вот теперь снова идем принимать «танки» для наступления на природу. Брать будем у нее все блага с бою. Кто об этом сказал?
— Мичурин.
— А я думал, что ты ничего, кроме военных авторитетов, не помнишь… Ну, пошли за нашими новыми танками.
На складе Решин загорелся, увидев новые тракторы:
— Эх, какие красавцы! — восторженно воскликнул он, любуясь машинами, матово поблескивающими краской. Он подошел к одной, рукой прочистил заводскую марку.
— Степан, посмотри.
— Что?
— Взгляни, год-то какой!
— 1945-й, — прочел Головенко.
— Понял? Война только закончилась, а заводы уже тракторы выпускают.
Завскладом, наблюдавший за ними, сунул Николаю тряпку.
— Вытрите руки, костюм измажете. Да поищите получше, может чего еще удивительнее тут найдется.
Николай поманил рукой Головенко:
— Видишь? — указал он. Лицо его сияло. — 1944-й год!
Головенко сбил на затылок фуражку, руками уперся в бока. Николай с размаху ударил Головенко по плечу. Головенко ответил ему тем же, и оба захохотали.
— В Корее я разговаривал с одним американским офицером. Он узнал, что я тракторист. По-русски он говорил плохо: «Через год имеете работать американский трактор. Америка будет помогать России». Морда у него длинная, губы скаредно поджаты, ноги, как циркули. Вот показать бы ему эту машину с маркой 1944 года! Воображаю, как бы вытянулось у него лицо, — посмеивался Решин.
Вечером, как условились, все трое встретились в ресторане за обедом. Бобров был неразговорчив, нервничал, видимо, что-то у него не ладилось. Его не расспрашивали, но настроение у всех понизилось. Наконец, Бобров рассказал, в чем дело. Директор базы предложил ему перейти на работу в академию. И когда агроном отказался, он сообщил ему, что вопрос о его переводе уже поставлен в крайкоме партии.
— Крайком не пойдет на это!
Головенко пристукнул по столу рукой. Впрочем, в голосе у него не чувствовалось уверенности. Он встал из-за стола и пошел разыскивать телефон. Вернулся он минут через десять:
— В девять нас ждет секретарь — всех троих.
— Какой результат будет — как думаешь? — спросил Решин.
Головенко пожал плечами:
— Буду драться за Боброва…
Головенко не договорил и залпом выпил стакан пива. Больше они об этом не разговаривали. На улице Головенко взял Гаврилу Федоровича под руку.
— Ты спрашивал меня, почему поехали на машине… А я тебя спросил — играешь ли на пианино. Так вот: хочу просить тебя выбрать пианино в подарок Клаве.
— Пианино в деревню? — поднял брови агроном.
— А что такого? Клава играет, — сказал Головенко, — потом ведь у меня Оля, сын растет, учить надо. А что касается деревни, то двадцать лет назад она и трактора не видела… Как посмотреть повнимательнее, то не так уже и далеко ей до города осталось…
Он глянул на часы.
— Пошли в крайком, товарищи!
Секретарь, видимо, поджидал уже их. Он встал из-за стола, пошел им навстречу. Мягкий свет, льющийся из матовых абажуров люстры, негромкий голос секретаря и то, что они сидели в креслах за круглым, а не за рабочим столом, — все это настраивало по-домашнему, уютно.
Бобров спокойно рассказывал о своей работе. Секретарь сидел, опершись локтем на поручень кожаного кресла, чуть склонив седеющую голову, и задавал вопрос за вопросом: его интересовали, казалось, самые незначительные мелочи. Таким образом он выяснил планы Боброва по исследовательской работе во всех ее деталях. Он удовлетворенно вздохнул и перевел взгляд на Головенко, потом на Решина и снова на Головенко.
— Что же, встретились, дружки? — уголки губ у него дрогнули, затем лицо осветилось улыбкой. — Да, извини, брат, забыл. Тебя ведь надо поздравить с сыном. Поздравляю, Степан Петрович, — он вышел из-за стола, пожал Головенко руку.
— Значит, вы, Гаврила Федорович, добились своего, вырастили чудесную сою, — пройдясь по кабинету, сказал он Боброву. — Теперь развивайте этот успех, создавайте новые чудо-растения.
— Да как же он будет их создавать, когда его хотят забрать от нас в аппарат базы академии? — сказал Головенко мрачно.
Секретарь улыбнулся одними глазами:
— Как думаешь, нужно укреплять научные учреждения мичуринцами? Ты сам дал бой Дубовецкому на вашем знаменитом собрании.
— Я бы этого Дубовецкого на пушечный выстрел не подпустил к академии…
Секретарь посерьезнел.
— Изгнанием Дубовецкого мы вопроса не решим. К сожалению, такие дубовецкие есть еще и в других научных учреждениях. Их немного, но своим низкопоклонством перед заграницей они приносят определенный вред. Требуется борьба длительная и упорная. И она ведется нашей партией и мичуринцами во главе с Лысенко. Мне вам говорить нечего, с каким успехом ведется эта борьба. Разгрома вейсманистов, полного разгрома пока нет, но он будет.