— Вы почему не отвечаете? — сухо спросил он, подавляя в себе другой вопрос: «Где я тебя видел?».
Головенко вдруг понял, что Федор ревнует его к Марье. Эта мысль словно ножом резнула сердце. Он относился к Решиной по-дружески, как к жене Николая; она была для него живым воплощением их святого чувства дружбы с ним, и поэтому мысль о том, что его отношения к Марье могут быть истолкованы иначе, просто не приходила ему в голову. Это было оскорбительно. В то же время ему стало жаль Федора. Головенко с горечью усмехнулся и склонился над мотором, сунув голову под капот.
— Товарищ Голубев, вам перед выездом в поле надо было заправиться. В баке нет горючего. Потом, пашете вы скверно, с огрехами. Ставлю вам на вид, — сказал он, осмотрев мотор.
Федор вздрогнул.
— Прошу не забывать, — продолжал директор, — нервами землю не вспашешь.
— Знаю! — грубо выкрикнул Федор.
— Ну вот и отлично, — Головенко улыбнулся. — Вечерком прошу зайти ко мне, поговорим, — добавил он и неторопливо пошел к полевому стану.
Спокойствие Головенко охладило бешеную вспышку Федора. Несмотря на острую ревность, Федор признался себе, что он побежден, что именно такого человека должна полюбить Марья и что он, Федор, в сравнении с ним — ничтожество. Но где и когда он видел эту широкую дружескую улыбку?
С новым башмаком Сидорыч, запыхавшийся от быстрого хода, вернулся на поле. Головенко пахал. Невдалеке стоял заглохший трактор Федора. Рассказав, как надо сменить башмак, Головенко пошел к нему. У Сидорыча екнуло сердце. Для него был понятен намек Подсекина Федору. И в то же время он считал себя виноватым в этом. Он жалел Федора.
Когда Головенко скрылся из виду, Сидорыч подошел к Федору.
— Федя, сынок, не серчай на меня. Из-за меня вся обида. Директор-то мужик правильный, душевный. Вишь, сколько вспахал, пока я в мастерскую ходил. Я говорю, как теперь пашню считать, в чью пользу? А он отвечает: «Конечно, в вашу». Я, выходит, не работал, а вот, видишь, как теперь…
Сидорыч засмеялся. Федор тупо смотрел на него, не понимая с кем он говорит и зачем он тут.
— Эхе-хе-хе, глупость наша. Можно очернить человека ни за что. Он, Степан-то Петрович, видал какой! А Марья… что Марья… Да он и не смотрит на нее, — сказал Сидорыч, желая успокоить Федора, но осекся. Федор так взглянул на Сидорыча, что слова застряли у старика в горле. Он испуганно попятился и, бормоча что-то под нос, пошел к своему трактору…
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Дома, уставший от работы и измученный душевно, Федор, не раздеваясь, повалился на кровать и уткнулся лицом в подушку. Зачем было выдавать перед директором свое отношение к Марье, свою ревность… Может быть пойти сейчас к Головенко? Федор встал… Но тотчас же мысль о том, что пойти к Головенко — значит унизиться перед ним, остановила его. Конечно, Головенко будет доволен. А может быть и посмеется вместе с Марьей над незадачливым ухажором? Федор опять повалился на постель.
В это время раздался стук в дверь. Вошел Головенко. Федор присел на кровати взлохмаченный, с осунувшимся лицом и выжидательно уставился на директора.
— Еще раз здравствуй, Федор, — проговорил Головенко.
Федор не мог не заметить в глазах его какую-то грустную настороженность.
— Здравствуйте, — глухо отозвался он.
— Не ждал?.. Я знаю, что не ждал, а вот пришел… Поговорить с тобой пришел.
Головенко подтолкнул ногой табуретку к столу и сел на нее.
«Вот как, — подумал Федор, — подлизываться пришел, видно, в самом деле совесть нечиста…»
Федор холодно смотрел на Головенко. Степан, в свою очередь, спокойно рассматривал Федора, потом закрыл глаза и со вздохом провел рукой по голове.
— Я пришел к тебе, Федор, потому, что нам нужно выяснить кое-что, — начал Головенко. — Ты фронтовик, и тебе, конечно, понятно чувство дружбы… боевой дружбы, когда под пулями боишься больше за товарища, чем за себя…
Головенко вытащил из кармана табак и принялся крутить папиросу. Федор сидел у стола напротив Головенко с видом, ясно говорившим: «Ну, ну… дальше. В друзья напрашиваешься?»
— Если бы ты был таким, как, например, Подсекин, я бы к тебе не пришел. Мне кажется, ты по натуре не такой…
Федор вспыхнул:
— А, собственно говоря, какое ваше дело…
Головенко поморщился и нетерпеливым жестом остановил Федора.
— Я с тобой пришел не ссориться. Я пришел для того, чтобы дать понять тебе кое-что… Своим дурацким подозрением ты оскорбляешь и Марью, и меня, и память моего друга — Николая Решина. Память моего командира и друга…