Клава думала о Головенко. Сегодня утром он позвал ее в кабинет и сказал:
— Пожалуй, нам с вами, Клавдия Петровна, придется на время покинуть кабинет и выйти в поле, помочь колхозникам. Вам не приходилось в поле работать? Приходилось? Ну, вот и отлично.
И директор приветливо улыбнулся.
Клава с пылающими щеками сидела под лампой в низеньком кресле, вытянув ноги в домашних туфлях. На коленях у нее лежала забытая книга. В дверь неожиданно постучали. Клава, предполагая, что это пришла Марья, обрадованно крикнула:
— Войдите.
Вошел Подсекин. Клава подтянула под себя ноги и зябко сжалась в кресле.
Не здороваясь, Подсекин швырнул фуражку на сундук, покрытый кружевной накидкой, подошел к столу и сел напротив.
Клава без удивления наблюдала за ним.
Подсекин сказал:
— Завтра уезжаю.
Клава пожала плечами, как бы творя: «Твое дело». Перевернула страницу и начала читать. Подсекин закурил и нервно прошелся по комнате. Бросил папиросу в таз под умывальником, подвинул стул к Клаве. Она отодвинулась и окинула его холодным взглядом.
— Что тебе надо? Зачем пришел?
— Ничего… Может, мне уйти?
— Можешь…
— Извини, я не понимаю.
Клава молчала. Подсекин изменил тон.
— Послушай, Клавочка, у меня нехорошо на душе.
— Иди опохмелись, полегчает, — усмехнулась Клава.
— Издеваешься?.. Было время, ты разговаривала со мной по-другому, — с горечью сказал Подсекин.
Клава пожала плечами.
— Было время, когда я еще не знала, что ты из себя представляешь и разговаривала с тобой, как с порядочным человеком…
Подсекин вскочил, как будто накололся на иголку.
— Значит, по-твоему, я не порядочный?.. Так?
Клава долгим взглядом, как будто видела его впервые, посмотрела на Подсекина. Он стоял перед ней чуть наклонившись вперед. Побледневшее лицо его нервно подергивалось. Подавляя в себе страх, на секунду охвативший ее, она спокойным тоном сказала:
— Уходите, Подсекин.
Подсекин криво ухмыльнулся, взял фуражку.
— Что же, может быть, я мешаю? Возможно вы поджидаете кого-то?
Подсекин насмешливо окинул взглядом уютную, чисто прибранную комнату, как бы ища подтверждения своей догадке. Клава резко выпрямилась.
— Вы уйдете или мне придется позвать соседей?
Клава сказала это тихо, но таким тоном, который не предвещал ничего хорошего.
Подсекин свирепо взглянул на нее, резким движением нахлобучил фуражку и выскочил за дверь.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Паша Логунова получила телеграмму. Муж, которого она уже два года считала погибшим, возвращался домой и просил встретить его.
В день прихода поезда Паша поехала на станцию. Вместе с ней увязалась Настя Скрипка, работавшая на МТФ. Настя часто ездила в город якобы к врачу, но колхозники не раз видели ее на базаре торгующей махоркой, подсолнухами, а иногда и маслом. Паша не любила Настю, но одной ехать было скучно.
Настя в необыкновенно цветастом городском платье запрятала в сено пятилитровый бидон и поставила в передок объемистый чемодан.
— Едешь в город — бери на все дни пищу, а то голодом насидишься, — в оправдание заявила она, пряча глаза.
Паша знала, что это неправда, что Настя везла и бидон и чемодан на базар, но она промолчала.
Лошадь, донимаемая оводами, отчаянно крутила хвостом. Она то резко дергала телегу и ошалело бежала, то вдруг останавливалась и тянулась мордой под брюхо.
Настя с любопытством поглядывала на Пашу: по какому делу едет она в такую жару на станцию? Но Паша молчала: лгать она не умела, а делиться своими чувствами с Настей не хотела.
Она подстегнула лошадь.
— Успеем, до поезда еще не скоро. Семафор еще закрыт, — сказала Настя.
Паша вспомнила, что у Насти муж тоже на фронте.
— Пишет тебе Михаил? — спросила она дружелюбно.
— Пишет, — небрежно, с усмешкой, ответили Настя. — Беспокоится, как я тут живу. Думает, пропаду без него.