Головенко посмотрел на озабоченное, вспотевшее от волнения лицо паренька:
— И какое ты вносишь предложение?
— Дайте нам какие-нибудь молотки и зубила, мы баббита и наломаем.
— Кто мы?
— Мы-то? Да ребята же.
— Ну, что же, организуй ребят…
— Они все уже организованные — звено пионерское, — с гордостью сказал мальчуган. Он сунул два пальца в рот и так свистнул, что у Головенко зазвенело в ушах. Тотчас из зарослей полыни высыпали ребята.
В это время, раскрасневшаяся, подошла Валя Проценко.
— Что случилось? — спросил ее Головенко.
— Что должно было, то и случилось… Подсекин подшипники поплавил; поршни заклинило, не провернешь.
У Головенко сразу пропало хорошее настроение. Валя сдернула красный платок с головы.
— Тракторист тоже! Выехал, а масло не переменил, забыл, видите ли. Вот теперь и стали… — Она раздраженно то встряхивала платок, то накручивала его жгутиком на пальцы. — Над нами женщины смеются, говорят, лучше бы мы взяли серпы или косы.
Она готова была расплакаться.
— Где же ваши люди?
— Люди на комбайне, а я сюда побежала… к вам. Комбайн остановился как раз около женщин, что на пригорке жнут. Стыд! Дайте нам какой-нибудь трактор, мы должны загонку докосить.
— А не поздно? — раздумчиво спросил Головенко.
— Чего поздно? Солнце еще высоко, ночи сухие, лунные. Мы бы косили и ночью, Дайте нам хоть Сидорыча, он там рядом с нами пары пашет.
— Ну, что же, скажите ему, пусть перейдет.
— Ничего не выйдет. Я с ним разговаривала. Несите, говорит, записку от директора.
Головенко вынул блокнот и, написав карандашом несколько слов, отдал записку Вале.
Валя ушла. Головенко с ребятами пошел в кладовую.
…Сидорыч окончательно освоился с трактором и уже спокойно и уверенно водил машину. Утром он раньше всех выходил на работу и не останавливал трактор до темна, даже не ходил обедать. Он перевыполнял нормы пахоты, но все же был недоволен работой. «Ползаешь, ползаешь один, окромя ворон никто тебя в поле и не видит». Он мечтал возить комбайн, но стеснялся высказать свое заветное желание: как бы не осмеяли, хотя видел, что трактористы уже разговаривали с ним, как с равным.
Когда к нему подошла Валя, он сразу понял, что ей надо. Он видел, как остановился комбайн, как ходили вокруг него люди. Надо ли говорить, что он обрадовался предложению Вали работать в ее агрегате. Однако постарался скрыть свою радость. Выслушав комбайнерку, он равнодушным тоном заявил:
— Неси записку от директора, иначе не могу.
Валя, чуть не плача, пыталась его уговорить, но Сидорыч был непреклонен:
— Я работаю самостоятельно, как бы сказать, в личном распоряжении самого директора. Без него, значит, не могу… Неси записку.
Валя обозвала Сидорыча бюрократом и через поле, напрямик, пошла в деревню.
Сидорыч многое пережил за этот час. Ему казалось, что директор не даст записки, не доверит ему работу в агрегате, что директор пошлет на трактор Федора, и это было бы самое обидное. В сущности говоря, Сидорычу ничего не стоило просто переехать на другое место, но, помня о том, что именно Головенко доверил ему трактор, он и в самом деле считал себя «в личном распоряжении директора».
Через час, показавшийся Сидорычу вечностью, он увидел Валю, возвращающуюся тем же путем из деревни. Сидорыч остановил трактор и принялся закуривать.
— На тебе записку, только запарилась зря. Мне все равно директор не отказал бы, — сказала Валя и беззлобно добавила: — Формалист.
Сидорыч взял записку, полюбовался ею и бережно спрятал в фуражку:
— Вот теперь другой коленкор…
Он отцепил плуги и поехал к избушке на заправку. Валя пошла к комбайну.
Заправившись горючим и водой, Сидорыч лихо подкатил к ячменю. Подсекин лежал в стороне около трактора, положив голову на пиджак. Сидорыч осмотрел трактор Подсекина, пощупал остывший мотор и неодобрительно произнес:
— М-да… дело неважно. — Затем взглянул на лежавшего. — Поберегись-ка, Яков Гордеич, сейчас твою хламину буду оттаскивать, чтобы не мешалась тут…
Подсекин только сплюнул, не глядя на Сидорыча.
Оттащив трактор Подсекина в сторону, старик подъехал к комбайну и прицепил его. Все это он делал не спеша, раздумывая, что и как нужно делать, чтобы не казаться смешным. Справившись с этим, он забрался на сидение.
— Что же, Яков Гордеич, может попробуешь мою машину, прокатай круг. Или торопишься ремонтировать свою?
Подсекин понял ядовитый намек Сидорыча и, свирепо взглянув на него, отвернулся. Посмеиваясь в бороду, Сидорыч зачем-то поплевал на руки и взялся за рычаги.