— Что кормим людей плохо — в этом вы правы…
Подсекин хрипло засмеялся.
— Но, — жестко продолжал директор, — не все смотрят на работу с точки зрения «пети-мети», как вы выражаетесь. Это, конечно, не маловажное дело. Но бывает, когда честные советские люди об этом не думают. Во время войны, например. У нас одна цель…
— У кого, у нас? — насмешливо перебил Подсекин.
— У Сидорыча, Голубева, Проценко — у всех нас, у нашего коллектива МТС, у колхозников.
— А у меня?
— У вас? — Головенко встал. — Разберитесь сами в вашем поведении. Не захотите работать, прошу утром в контору — получите расчет.
— Подумаешь. Испугать хотите? — нагло сказал Подсекин.
Головенко не ответил. Подошел Лукин, и он ушел с ним в избушку.
Один по одному с поля стали возвращаться люди. На стане стало шумно. Девчата, взявши полотенца и мыло, спустились к ручью. Оттуда послышался смех, испуганное уханье и взвизгивание.
Валя Проценко со штурвальной притащила на стан тяжелую скатку полотна с хедера. Они раскатали его на траве. Валя вызвала бригадира.
— Посмотрите, дядя Тимоша. Завтра стоять будем, — указала она на длинную дорожку полотна.
Бригадир надел очки и долго ползал по полотну.
— Да-а… — озабоченно процедил он. — Менять надо, износились донельзя.
Вышедший из избушки Головенко наблюдал за ними.
— Что делать будем? — с тревогой спросила Валя.
Лукин пожал плечами и взглянул на то место, где только что стоял Головенко. Но того уже не было. Он сидел уже около печки, окруженный молодежью. Такое равнодушие показалось обидным Вале. Она подошла к нему.
— Степан Петрович, видели, что с полотном?
— Видел.
— Так как же? Видели, а… — Валя не договорила и обиженно поджала губы.
— Вы хотите сказать почему не вмешиваюсь? Так? — спросил Степан.
— Да.
— А что бригадир скажет?
— Надо что-то делать. Послать надо в кладовую за заклепками, ну и за инструментом, — в раздумье проговорил Лукин.
— Действуйте. Возьмите мою машину.
— Машину?.. Тогда садись, Валя, забирай полотно и — в мастерскую, там ребята живо сделают.
После ужина состоялось короткое совещание. Люди сидели на траве, озаренные красным светом тлеющих в печке углей. Разговор шел о сроках уборки. Головенко знал, что погода продержится недолго; недели через две пойдут дожди. Это тревожило его. Об этом и шел разговор.
— Мы-то справимся, вот только, чтобы задержки в разгрузке бункеров не было. Вчера мы два часа простояли: не было подвод, сегодня тоже. Одним словом, транспорт — узкое место, — сказал кто-то.
Головенко повернулся на голос и увидел Сидорыча, сидевшего в тени куста. Борода его была собрана в кулак. Усталым взором он задумчиво смотрел на огонь в печке. С тех пор, как Сидорыч стал работать в комбайновом агрегате, движения его приобрели медлительность, некоторую важность.
— Я так считаю, — продолжал старик, помолчав, — агрегат должен быть обеспечен горючим, водой и прочим провиантом. Так что, Степан Петрович, относительно этого примите меры.
Высказалось еще несколько человек. Головенко знал причины, могущие задержать уборку, но все же он внимательно прислушивался к людям, стараясь уловить их настроение.
Неожиданно из мрака на свет выдвинулся Подсекин и резким голосом крикнул:
— Боитесь правду сказать в глаза? Молчите? Четвертый день нас галушками угощают. Это разве пища? Да с такой пищи и ног не потянешь!
Люди переглянулись. Кое-где раздались протестующие возгласы. Кто-то зашикал.
— Вы, товарищ, директор, призываете к тому, к сему. А что вы мне давеча сказали: слесарей нету. Дескать, ремонтируй сам, как знаешь.
— Правильно, — медленно выговорил директор, вставая. Лицо его, освещенное снизу красным светом, стало угловатым. На лбу, над сдвинутыми бровями легли глубокие тени.
— Если вам угодно, повторяю при всех: завтра чтобы приступили к ремонту машины или я вас уволю.
Подсекин издевательски ахнул.
— Ах, «уволю»?.. Я вам не слесарь.
Люди зашумели. Подсекин оглянулся и, встретившись взглядом с людьми, понял, что собравшиеся не на его стороне.
После тяжелой паузы Головенко негромко сказал:
— Товарищи, с питанием, действительно, получилась ерунда. Вы знаете, что в прошлом году колхоз остался в долгу перед государством. Добрая треть хлеба была не убрана. В прошлом году мы плохо помогли фронту. От нас, трактористов и комбайнеров, зависит многое. Мы решаем судьбу уборки. Конечно, с такими работничками, как Подсекин, дело далеко не двинется. От нас с вами требуется одно: по-честному, по-большевистски работать. Работать так, как наши бойцы бьют на фронте врага. Понятно, товарищи?