Клава молчала. На лице ее блуждала улыбка, глаза заблестели.
Незаметно они въехали в поселок. У ворот МТС Головенко остановил подводу.
— Идите домой, я отгоню лошадь.
— Нет, нет — я сама.
— Ну, что же, до свидания, Клавдия Петровна.
Он спрыгнул с телеги.
Клава смущенно сказала, вздохнув:
— Мне не хочется расставаться с вами.
— Мне тоже, — признался Головенко и легонько сжал ее холодные пальцы.
Головенко подумал, что он допустил лишнее, но в ту же секунду он почувствовал на лице своем нежные ладони. Клава прижалась к его лицу щекой. Тотчас же она отстранилась, словно испугалась этого своего поступка и хлестнула лошадь.
Все это произошло так быстро и неожиданно, что Головенко опомнился лишь тогда, когда подвода, весело тарахтя колесами, была уже далеко.
Головенко пришел к себе в кабинет. У него вошло в привычку по вечерам после работы подолгу засиживаться за книгами. Он зажег настольную лампу и раскрыл объемистые тома Мичурина. Однако вначале он не в силах был сосредоточиться. Неизведанное, радостное чувство волновало его, как будто для него открылась новая страница в жизни. В памяти встали дни юности на родной Черниговщине, родители, маленькая шустрая сестренка и Фрося… чернявая с карими очами, насмешливая. В деревне она считалась первой красавицей. Степану доставляло не мало удовольствия провожать с ней вечернюю зарю на крутом бережку Десны. Но не испытывал он тогда такого глубокого, радостного и вместе с тем тревожного и грустного чувства, какое охватило его сейчас.
Он встал, включил верхний свет и зашагал по кабинету. Почему она полюбила его? Полюбила ли? Не обманывает ли он себя? За что его может полюбить Клава, что в нем хорошего? Он не был честолюбив, и ему никогда в голову не приходило считать себя в чем-нибудь лучше других. Но в эту минуту ему хотелось быть если не лучше других, то по крайней мере лучше, чище, чем он был до сих пор. Это новое желание и удивило и одновременно раздосадовало его. Он с сокрушением подумал, что, вероятно, в нем ничего нет хорошего; самый заурядный человек. «Заурядный!» — Головенко поморщился. От этого слова повеяло чем-то древним, затхлым. Конечно, это не то слово — он простой человек, такой же, как Федор, Валя, Сашка, не спавшие ночи для того, чтобы выполнить свои обязательства перед коллективом, свой долг перед родиной. И он выполняет свой долг руководителя МТС перед родиной. «Руководитель должен за сто верст видеть вперед», — вспомнил он простые и мудрые слова токаря Саватеева. Да, именно так. Иначе превратишься в такого делягу, чиновника, как Пустынцев, не способного видеть дальше контрольных цифр текущего года. Вероятно, у Пустынцева есть жена; она готовит для него обеды, вполне довольна своим положением и положением мужа. Все мирно и гладко. Он пытался и не мог себе представить в таком положении Клаву. Он даже рассмеялся: настолько несуразно было представить Клаву в роли такой жены.
Головенко сел за стол, вынул тетрадку с записями, нашел в книге страницу, на которой остановился, и, стараясь отогнать посторонние мысли, стал читать… Некоторое время ему не удавалось сосредоточиться, потом он увлекся содержанием книги и не заметил, как вошел Федор, уселся у круглого столика в углу, зашуршал газетами. Впрочем, это было обычным явлением — Федор каждый день заходил на огонек почитать газеты, и Головенко привык к этому. Прошло, вероятно, не меньше часа, когда вдруг Головенко встал и, взволнованно что-то бормоча себе под нос, заходил по кабинету с заложенными за спину руками. Федор украдкой посматривал на него поверх газеты, испытывая некоторое неудобство от того, как показалось ему, что директор не замечает его присутствия в кабинете. Это оказалось не так. Головенко подошел к нему, молча взял за рукав, потащил к столу, сунул ему книгу и показал на отмеченное карандашом место.
— Читай. Вслух читай, — приказал он.
«При вмешательстве человека является возможным вынудить каждую форму животного или растения более быстро изменяться и притом в сторону, желательную человеку. Для человека открывается обширное поле самой полезной для него деятельности…»
— Здорово! — прервал Головенко. — Ты понял Федор, а? Вот в чем соль. Как сказано!
Головенко сияющими глазами смотрел на Федора с таким видом, точно эти слова принадлежали не Мичурину, а самому Головенко.
— А вот еще: «Мы не можем ждать милостей от природы; взять их у нее — наша задача». Ты понял, Федя, какой это был человек? Революционер!