— Я? — удивилась Клава.
— Да, и ты, — подтвердил Головенко, — если, конечно, ты не против. Будешь работать с Бобровым.
— Она кончила фармацевтический техникум, — пояснил он Усачеву.
— Думаю, что анализы сумеешь делать? Ну, конечно, кое-что подчитаешь, Бобров поможет.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
На первом же партийном собрании Усачева избрали секретарем парторганизации.
Как-то в сумерки он пошел к Федору. Усачев знал, где живет механик, и поэтому совершенно уверенна пробирался в темном коридоре, заставленном кадками со всевозможными солениями. Он легонько постучал в дверь.
— Да! — раздалось за дверью.
Усачев открыл дверь и шагнул в комнату. Федор поспешно встал с кровати, на которой он лежал поверх одеяла в рабочем комбинезоне. Неловко сунув Усачеву руку, он придвинул табуретку, на которой только что покоились ноги, обутые в рабочие ботинки с подковами.
Усачев присел. Покосился на стол с остатками обеда, на грязную тарелку с ершиками рыбьих костей, раскрошенной ковригой хлеба, на стакан с алюминиевой ложкой, захватанный грязными руками, на блюдечко с медом. Комната была очень маленькой. В ней едва помещалась голубая железная кровать, покрытая зеленым суконным одеялом, шкаф, квадратный столик и две табуретки. К стенке печки, выходившей из соседней комнаты, была пристроена маленькая плита, на которой в зеленом эмалированном чайнике тоненько посвистывала закипевшая вода.
Усачев расстегнул свою нерпичью шубу. Федор поспешно прибрал на столе, смахнул газетой на тарелку крошки.
Пока Федор прибирался, Усачев вытащил из-под подушки потрепанную книжку.
— Читаешь?
— Да, перед оном, чтобы заснуть поскорее.
Усачев полистал книгу. Федор устроился с другого конца стола; несколько смущенный, он выжидательно смотрел на Усачева.
— Что так некультурно живешь, Федор?
У Федора порозовели скулы:
— Почему некультурно?
— Грязь везде… не подметал, наверно, целый год. Валяешься на кровати в грязной спецовке. Механик!
— Ну и что? Механик, — рассердился Федор. — Дыхнуть некогда, где уж тут еще возиться с уборкой.
— Человек должен уметь работать и уметь отдыхать, — в упор глядя на сердитое лицо Федора, медленно выговорил Усачев. — Не чувствуешь, какой в комнате воздух? Разве ты отдохнешь здесь? А завтра с больной головой на работу.
Из чайника с сердитым шипеньем на плитку выплеснулся кипяток. Федор подошел и отодвинул чайник с конфорки.
— Может, чаю выпьешь? — предложил он Усачеву угрюмо.
Усачев, прищурившись, посмотрел на Федора.
— Что же, налей, выпью…
— М-м-м…
Федор, не ожидавший согласия, смутился. Он неумело принялся отмывать стакан и блюдце. Усачев смеющимися глазами следил за ним.
— Сам, пожалуй, не буду сейчас пить… Это я вскипятил, чтобы после работы, часиков в одиннадцать — не возиться с чайником…
Федор поставил перед Усачевым чисто вымытый, поблескивающий гранями стакан, явно любуясь своей работой.
— Не пришел бы я — стакан стоял бы еще месяц немытый?
— Пожалуй, так, — равнодушно согласился Федор. — Некогда. Работы много. Днем на тракторах, а вечером, когда никто не мешает, инструмент готовлю, электрооборудование ремонтирую. С инструментом замучились. Запчастей нехватает… Степан Петрович меня даже от стройки освободил… Кадров нет. Из слесарей — Алексей Логунов да Сашка. А Валя Проценко или Шура Кошелева совсем не сильны в этом деле. О других и говорить нечего.
Усачев, прихлебывая чай, смотрел на озабоченное лицо Федора, на жесткую морщину, пролегшую у него на лбу между бровями. «Летом этой морщины не было», — отметил он.
— По слесарной части я когда-то работал, — в раздумье сказал Усачев. — В тракторах не сильно разбираюсь, но хочу серьезно заняться изучением их. Думаю в кружок техминимума записаться. Буду самым аккуратным слушателем.
«Вот какой хитрый! Одновременно и слушать будешь и контролировать занятия», — с невольным восхищением подумал Федор.
…Вечером того же дня в конторку к Федору пришла Шура Кошелева — сияющая, краснощекая, с загадочной улыбкой на лице. Федор был крайне удивлен появлением девушки в конторе во внеурочное время.
— Федор Семенович, дайте нам ключ от своей комнаты…
— Что? — удивился он.
— Ключ от своей комнаты дайте нам, — повторила Шура.
— Кому это — «нам»?
— Мне и Вале.