Головенко нахмурился.
— Я не виноват, что он тут такого наговорил, что все возмутились. Ну, дали ему отповедь, — сказал Головенко.
— А в базе меня встретили хорошо. Помогли крепко. Все анализы для Гаврилы Федоровича сделала сама, весь цикл.
Клава говорила безумолку. Видно было, что поездкой она была довольна. Еще никогда Степан не видел жену такой оживленной и веселой. Невольно настроение жены передалось и ему. Дома она похвалилась Степану:
— Ты видел, какой ящик всякой посуды я привезла для лаборатории? А как лаборатория?
— Под крышу уже подвели. Там теперь дед Шамаев командует, я уж отступился. Старик боевой, кричит на всех. Видела бы ты, как он отделал Дубовецкого!
— А ты знаешь, — перебила его Клава. — Директор базы очень заинтересовался работой Гаврилы Федоровича.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Супутинская МТС стояла километрах в двух от большого села, в которое Федор приехал на попутной военной машине. Он расспросил дорогу и пошел пешком. Белые домики МТС с красными крышами Федор увидел сразу же, как только вышел за село. Широкие поля, ослепительно сверкавшие снегом в сиянии яркого солнца, расстилались перед ним. Место было голое, безлесное. Только около самой МТС росла небольшая роща. Далеко на горизонте виднелись сопки. Одна из них ближе всех подходила к поселку и была похожа на растянувшегося кабана со вздыбленной щетиной кустарника на хребте.
Погода была ясная. Теплые лучи солнца ласкали лицо. Федор, прихрамывая, не спеша шел по гладко укатанной, потемневшей дороге. На душе у него было легко. Перед отъездом из Красного Кута он прослушал сводку Информбюро, в которой сообщалось, что наши войска вышли на границу Германии со стороны Польши. Полку, в котором служил Федор, было присвоено гвардейское звание. Он вспомнил своих фронтовых товарищей — все ли живы?
Сейчас, идя по гладкой дороге, залитой солнцем, он все еще чувствовал крепкие объятия Головенко. И потому, что у него есть хорошие друзья, что кругом ярко сияет солнце, что он идет выполнять заказ фронта, как назвал это задание Усачев, провожая его, и что фронтовые товарищи его перешли границу проклятого фашистского логова, — на душе у Федора было светло и радостно.
затянул он и опасливо оглянулся. Но в поле он был один. Только около деревни, из которой от только что вышел, маячила подвода. Федор подбросил на плече вещевой мешок с продуктами и запел свободней и громче:
Голос у него был высокий и чистый. Ему хотелось спеть так, как пел артист, приезжавший на фронт. Это удавалось ему плохо, и он несколько раз повторял один и тот же куплет.
удачно пропел Федор и улыбнулся.
Сзади послышался звонкий девичий голос. Федор оглянулся. Его нагоняла подвода. На облучке розвальней сидела девушка в широком цветастом платке, повязанном в полголовы. Федор остановился. Подвода поровнялась с ним, и он, не спрашивая разрешения, повалился в розвальни на мягкое сено. Девушка вскрикнула и остановила лошадь.
— Это как понять прикажете? Видели какой — без всякого спросу завалился!
Федор смотрел снизу вверх на ее задорное лицо, обрамленное темными кудряшками, выбившимися из-под платка. Девушка пыталась хмуриться, но в озорных глазах ее прыгали смешливые искорки, она только прикидывалась строгой.
— Прогоните, что ли?
Девушка отвернулась и вожжой подхлестнула лошадь.
— Чего мне вас гнать, если я за вами и выезжала, вы ведь механик краснокутский?
— За мно-ой? Вот тебе раз! Откуда же вы узнали, что я к вам еду?