— Гроза… Это хорошо… Старики говорят — к урожаю, — сказала Марья, полной грудью вдыхая живительный воздух.
— Скажи своей свекрови, — помолчав, обратилась она к Кате, — пусть она на тебя не ворчит — придем и поможем ей.
— Верно? — обрадовалась Катя и тотчас же исчезла в темноте.
Еще одна молния выхватила из тьмы дома, плетни, деревья, дорогу и Катю, бегущую по ней. И потом один за другим посыпались частые удары и ослепительные вспышки молний. С улыбающимся лицом Марья любовалась разыгравшейся стихией.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
В ожидании всходов Марья каждый день наведывалась на поле и подолгу с замирающим сердцем глядела на черную землю. Так в детстве, когда отец уезжал за двадцать верст в город, она с полудня начинала нетерпеливо посматривать на дорогу: может быть, покажется знакомая вислобрюхая лошадь и рядом с телегой высокая, сутулая фигура отца, с серой от пыли бородой, который, она знала, обязательно привезет ей гостинца.
Когда, по ее расчетам, должны были показаться всходы, она по нескольку раз в день выходила на участок… Молчаливая приходила она в лабораторию. Сверкающее стекло, белый фарфор, сосредоточенный вид Клавы, разговоры ее вполголоса с Бобровым, — все это успокаивало Марью. К тому же Бобров на ее взволнованные вопросы: хорошо ли проверены семена на всхожесть, не испортились ли они как-нибудь? — со спокойной улыбкою отвечал:
— Не волнуйтесь… Какая вы беспокойная!
В один из дней она побежала на поле едва рассветало. Агроном уже был на ее участке. Он молча показал Марье на ровные двойные цепочки желтовато-зеленоватых листиков.
— Уже? — вскрикнула Марья и заулыбалась и засмеялась.
— Уже, — подтвердил агроном.
Они из конца в конец прошли по рядкам.
— На два дня раньше обычного взошла, — сказал Бобров с нескрываемой гордостью, — как мы с вами и рассчитывали. Посмотрим, что будет. Не забудьте пробороновать. Возьмите самые легкие бороны, так, чтобы зуб захватывал не больше трех сантиметров глубины.
— Бороновать? — с удивлением спросила Марья, опасаясь, что не так поняла агронома. Она слышала о такой бороньбе, но в Красном Куте еще ни разу ее не применяли.
— Бороновать обязательно, иначе сорняки заглушат всходы.
Марья вполне доверяла агроному, но все же с тревогой сказала:
— Гаврила Федорович, да мы лучше руками прополем. Опасно же. Вывернем всходы, тогда что будет…
— Руками не дело, — посмотрел на нее Бобров, — здесь шестьдесят восемь гектаров. А если на будущий год посеем пятьсот шестьдесят, — сколько это полольщиков потребуется? Одним словом, боронуйте… Выпады, конечно, будут, но немного…
Спустя неделю, в поле вышел трактор, таща за собой вереницу борон.
— Что, Марьюшка, задумала? — спросила встретившаяся Матрена Степахина.
— Сою боронить.
Позади всех с воинственным видом, опираясь на суковатую палку, шагал дед Шамаев.
Как ни уверена была Марья, но у нее болезненно сжалось сердце, когда она увидела за боронами истерзанную почву.
Дед Шамаев налетел на нее:
— Гляди, что затеяла! Губишь все! Али не видишь?
Марья, опасаясь, что не выдержит и остановит трактор, если пустится в объяснения с дедом Шамаевым, прикрикнула на растерявшегося тракториста.
— Чего зеваешь? Делай, что сказано!
И пошла вслед, не решаясь оглянуться на деда Шамаева. Наконец, он погрозил палкой и ушел с поля, дав слово не заглядывать больше на этот участок.
— Осрамите и агронома и весь колхоз. Люди насмех подымут… Эх-ма!
Однако он не вытерпел. Однажды украдкой, как бы по пути, он, заглянул на участок и… остановился. Перед его глазами тянулись пышные ряды растений. Он прошелся между ними. Ни выпадов, ни сорняков не было… Кусты росли какими-то странными, поджарыми, с толстым стеблем, покрытым серебристым ворсом. Они стояли точно подстриженные снизу, тогда как вверху ветви располагались густой кроной. Старый хлебороб сразу же оценил достоинства такого куста и восторженно щелкнул языком:
— Вот те и Бобров, ай да агроном. Гляди, добился-таки своего.
И он с грустью подумал, что, должно быть, отошло его время. Явились новые люди, молодость им не помеха, они знают землю и делают все гораздо лучше его.