— Не надо было обманывать меня в письмах, — жестко выговорил он и один за другим с сердцем оборвал розоватые, шелковые лепестки. В руках остался голый стебелек с мохнатой головкой.
Валя вздрогнула, выпрямилась. Лицо ее жарко вспыхнуло.
— Что ты сказал?
— Теперь ясно, почему ты так много расписывала о Федоре. А я-то дурак…
Валя в упор смотрела на его курчавую темнорусую голову. Почувствовав ее взгляд, Ваня поежился и повернулся к ней.
— Может быть, еще что-нибудь скажешь о Федоре? — холодно спросила она.
— Могу и еще. Кое-что мне добрые люди рассказали, — вызывающе ответил Ванюшка.
Валя вдруг встала, круто повернулась и, не оглядываясь, пошла к деревне.
Ванюшка не думал, что Валя уйдет, и растерялся. Что делать? Броситься за ней и извиниться?..
Подавленный и пристыженный Ванюшка шел по лугу и думал о Вале. Он убедился, что девушка избегает его. А его с каждым днем все сильнее и сильнее тянуло к Вале. Он часами ходил по улице около дома, где она жила, надеясь встретить ее, и не встречал.
Он нарвал большой букет цветов. Свежие, усеянные жемчужными капельками росы цветы поднимали в сердце теплое и хорошее чувство. Невольно любуясь ими, Ванюшка думал, что хорошо бы поднести такой букет Вале… Встретить ее, молча передать букет, прикоснуться к ее руке и… всё.
Прошло несколько дней. Ванюшка ходил без дела. Отец был недоволен сыном. В первые дни, вернувшись с работы, он подсаживался к нему, угощал махоркой своего изготовления, подробно расспрашивал о боевых делах. Он жадно слушал сына, одобрительно покачивал головой, любовался им и даже молодел, вспоминая далекие свои партизанские дни. Но потом все изменилось. Однажды отец пришел из мастерской хмурым и неразговорчивым. Матрена сразу заметила настроение мужа, но молчала, знала, что он недолго будет хранить причину расстройства. Пообедав, Сидорыч спросил:
— Где сынок?
— Куда-то пошел… — ответила Матрена и притихла. Сидорыч прилег на широкую скамейку, подложив под голову подушку с кровати.
— Не так я ждал сына… не таким, — с горечью сказал он и повернулся к стене лицом. Вопреки ожиданиям он не сказал жене, что сегодня Федор спросил, когда думает Ванюшка выходить на работу. Спросил просто так, но Сидорычу послышался в этом вопросе упрек. Кроме того, в деревне уже поговаривали о размолвке Ванюшки с Валей.
Ванюшка скучал. Куда деть себя? Сидеть дома, чувствовать на себе выжидательные взгляды матери было невыносимо. Бесцельно он пошел по деревне и неожиданно встретил Федора — того, кого он не хотел видеть.
— Куда путь держишь, Ванек? — дружески спросил Федор.
Механик назвал Ванюшку тем именем, которым обычно звал его до войны. Ванюшка, фальшивя, сказал, что никак не мог застать его. Федор кивнул головой.
— Ты бы хоть для начала пришел на полевой стан. Взял бы свой аккордеон и пришел… Молодежь по вечерам потанцовать да попеть хочет… Валя тоже часто бывает… — простодушно, как очень сильный аргумент, выговорил Федор. Он дружески обнял Ванюшку за плечи.
— Ты не таись, Ванек; ты мне скажи, почему у вас так… Ведь ты ее любишь?
Ванюшка подался вперед и, упершись локтями в колени, молчал. Федору стало жаль его, он вздохнул и предложил:
— Пойдем-ка, брат, ко мне… Посидим, поговорим по душам.
Ванюшка покорно встал и поплелся за Федором.
В комнате у Федора, с тех пор как Валя и Шура навели порядок, было прибрано, чисто и уютно. На кровати лежала большая подушка в чистой наволочке с кружевной прошвой — подарок Шуры. Федор стыдливо натянул на подушку одеяло.
— Удивляешься, что у меня такая подушка? Тут у нас история получилась. Когда я сюда ехал, честно сказать, думал отдыхать после фронта. Да не тут-то было. Пришлось поработать. Ну и на жилье свое, — Федор повел глазами по комнате, — перестал обращать внимание. А девчата, Валя Проценко и Шура Кошелева, забрали ключ, выскребли все и записку оставили. Вот она.
Федор достал из ящика стола аккуратно свернутую записку и подал Ванюшке. И пока тот читал, он стоял и смотрел на него, весело улыбаясь.
— Вот они у нас какие. Видал? Шура подушку из дому притащила. А я краснею. По подушке можно подумать, что я женат.
— Что же ты не женишься? — выговорил Ванюшка.
— Жениться? Женюсь. У меня, брат, такая невеста!
Федор молча налил чайник и, громыхая крышкой, поставил его на раскалившуюся плиту, под которой весело потрескивали дрова.
Федор подошел к окну и распахнул раму. Свежий воздух с запахами тайги ворвался в комнату. Вечерняя мгла окутывала сопки, размывая четкие силуэты деревьев на них. Над рекой плыл молочный туман. Оттуда доносилось мягкое тяпание топора.