У Ванюшки все поплыло перед глазами. Он видел перед собой только ласковые, нежные глаза девушки.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Герасимов выбрался с луга на шоссейную дорогу. Подгоняемый оводами сытый конь пошел крупным шагом. Колеса двуколки с налипшей на спицах травой дробно застучали по гравийному настилу.
С сенокосом не ладилось. Редкий день не было дождя, поваленная трава прела в валках. С утра солнце вставало на чистом небе, казалось, будет вёдро. К обеду же в «гнилом углу», как прозвали колхозники сторону, где находилось озеро Ханка, поднимался белесый туман. Затем на небе появлялись легкие, как дым, тучки. Они постепенно обкладывали небо летучими облаками, и из них сеялся на землю мелкий, как туман, дождь. Сегодня однако день выдался удачный. Колхозники успели высушить сено на огромной площади и начали метать стога. Если бы было побольше людей, сегодня можно было бы застоговать всю Кедровую падь. Спасибо, Головенко послал своих людей на помощь.
Герасимов, без нужды потряхивая вожжами, подсчитывал в уме — сколько еще человек можно будет снять назавтра с МТФ. За поворотом дороги он нагнал солдата с шинелью на руке, с тощим вещевым мешком, болтающимся за спиной.
«Наш или чей?» — подумал Герасимов и подхлестнул вожжой коня. Солдат, услышав стук колес, остановился и, заслонив глаза ладонью, смотрел на подводу.
— Кузьмич! — вскрикнул он.
Герасимов остановил коня и долго всматривался в улыбающееся красное и вспотевшее лицо солдата.
— Не узнаешь?
Герасимов ударил себя кулаком по коленке.
— Ах, ты, мать честная, никак товарищ Скрипка… Не узнал! Садись, подвезу.
Он подвинулся в двуколке. Солдат сел рядом с ним на плотно умятую траву.
— Заморился, сил нет. Жара. Сено косишь, поди?
— Оттуда и еду. А ты как, демобилизованный?
— Отвоевался, — блеснул Скрипка зубами. — На трудовой фронт прибываю. К жёнке!
При воспоминании о Насте у Герасимова засосало под ложечкой. После того как ее сняли с МТФ, Настя сидит дома, обрабатывает свой огород, засеянный подсолнухами и табаком, приторговывает на базаре. Одна срамота!..
Повстречалась подвода. На дрогах, свесив ноги, сидели девушки. Визгливыми голосами они тянули, песню. Правил лошадью коренастый парень с пробивающимся пушком на верхней губе. Герасимов задержал лошадь.
— Митя, погоняй, дружок, вас ждут. Да скажи Марье, чтобы ребята по вечерней зорьке косили дольше.
— Ладно! — отозвался парень и хлестнул лошадь.
— Кто это? — спросил Скрипка.
— А Митька — внучек деда Шамая.
— Это — Митька? — Скрипка с радостным удивлением посмотрел вслед удаляющейся подводе, на Митьку, лихо крутящего вожжами над головою. — Женихом стал, не узнаешь…
— Растет молодежь. Всю войну с ними здесь, на полях, провоевали. Хлеб фронту давали и сами жили. Не очень, конечно, жирно жили сами-то, но ничего — война!
Герасимов изредка поглядывал на лицо Скрипки, возмужавшего, видавшего жизнь человека. Под выцветшей гимнастеркой Михаила Скрипки вырисовывались тугие мускулы, стосковавшиеся по работе в поле.
Герасимов рассказывал ему про колхозные дела.
— Многого, Михайло, не узнаешь у нас. Кое-чему нужда научила. Въедливее в работу стал человек, смекалистей. Без тебя в избы электричество провели от МТС. Правда, не во все, но это дело поправимое. Планируем, понимаешь-нет, гидростанцию строить. В этом году на пятнадцать процентов больше довоенной площади засеяли — в честь победы. Гляди, какие хлеба — душа радуется!
Герасимов засмеялся и с довольным видом погладил бороду.
— В этом году сою выращиваем — новый сорт. Тут, дорогой, такие дела развернулись! Агроном у нас Бобров, без тебя уже прибыл, — опыты ставит. Я ему, правду сказать, не так чтобы очень верил. Думаю, хлеб надо сеять, а он с опытами. А вышло все ладно, С Головенкой они спелись, с директором МТС — такое закручивают… Осенью, после уборочной, начнем школу новую строить. Берегу бревна с сорок первого года…
Скрипка слушал терпеливо, но, видя, что Герасимов увлекся, не выдержал:
— Что же, Кузьмич, о Насте ничего не скажешь, как она?
Герасимов насупился, остановил лошадь и, сойдя с двуколки, долго возился с чересседельником. Усевшись в двуколке, сказал:
— Недовольный я Настей твоей.
— Чего так?..
— От колхоза начисто отбилась, начала заниматься, понимаешь-нет, разным баловством. Больше на базаре промышляет. Садит на огороде семечки да табак. Вот оно и… Из кулаков она у тебя, что ли? Попросилась на ферму — поставили, как жену фронтовика. Ну, дело не вышло, пришлось снять с работы…