Скрипка закашлялся:
— Не больно лестные отзывы о дорогой супруге.
Герасимов вздохнул:
— Не обижайся, Михайло Денисович, нету у ней никакого авторитету перед колхозниками. Рукой на нее махнули. Бьемся вот из-за людей на сенокосе, а ее уж и приглашать не стали, от греха подальше.
С той и другой стороны дороги стеной стояли хлеба. С легким шелестом раскачивались под ветерком упругие стебли пшеницы, помахивая выбивающимися из трубочки сивыми усиками колоса.
Скрипка больше ни о, чем не расспрашивал. Он, нахохлившись, сидел рядом с председателем, посматривая на родные поля. Десяток лет тому назад он демобилизовался, пришел в Красный Кут, потом стал трактористом в МТС. Жил одиноко, работал в МТС незаметным человеком. Потом простудился на уборке сои и заболел воспалением легких. И тут появилась Настя. Она только что развелась с мужем, уехавшим из деревни в город. Она выходила Михайлу от болезни, и он остался у нее. После выздоровления Настя устроила его продавцом в сельпо. Привыкший к трактору, он только томился в магазине. Потом фронт… Долгие годы борьбы за очищение советских земель от врагов, крепкая боевая дружба товарищей переродила Скрипку. Он с удивлением вспоминал свою жизнь в Красном Куте. Как это он мог позволить оторвать себя от любимого труда, когда сам в двенадцать лет от роду встал за плуг вместо умершего отца. Скрипка рассказывал товарищам о Приморье, о колхозах, о плодородных полях, о работе в МТС, но ни звуком не обмолвился о том, что он работал в сельпо.
Подъезжая к дому, он не на шутку волновался — как примут его в селе. Настя писала ему о том, что будто бы ее незаслуженно сняли с работы в МТФ потому, что потребовалось место для Анны Буйновой. Письмо подействовало на него угнетающе. Михаил показал письмо старшине роты, степенному хозяйственному сибиряку. Старшина долго и хмуро раскуривал трубку. Сплюнув под ноги, он сказал:
— Выправить линию должен однако, иначе она из тебя лапоть сплетет.
Скрипка вместе с товарищами прошел с боями от Сталинграда до Одера. И все же ни широкие воды Днепра, ни тенистые фруктовые сады Украины не вызывали в нем того чувства, которое поднималось в его душе при воспоминании о тех местах, где он работал перед войной, где провел свою молодость. Выбросить из головы Красный Кут было невозможно. Это значило потерять что-то близкое, о чем тоскует душа, к чему рвется сердце…
Молча они доехали до деревни. Герасимов видел, что Скрипке не по себе.
— Обидел я тебя, Михайло Денисович, вижу, — сказал он, когда Скрипка слез около своего дома.
— Ничего, Кузьмич, так-то лучше. Нервы у меня крепкие, закаленные теперь, — невесело улыбнулся Скрипка, крепко стиснув Герасимову руку.
Подойдя к калитке, он ударом ноги распахнул ее. На дворе залилась звонким лаем собака, закудахтали куры.
— Кто там? — послышался встревоженный голос Насти из-за амбара, с огорода.
Скрипка, не отвечая, прошел по двору.
Увидев мужа, Настя ахнула и выронила из рук лопату. Она бросилась к нему и залилась слезами.
— Приехал. Живой, здоровый. Исстрадалась я без тебя, Мишенька, родимый мой! — запричитала она.
«Ничего себе, исстрадалась», — хмуро подумал Михаил, рассматривая пухлые щеки жены.
— Извели меня без тебя, в насмешку поставили, — жаловалась Настя. — Ты только подумай. Выгнали с мэтэфэ за здорово живешь…
Настя принялась рассказывать, «как измывался над ней Герасимов». Слезы у ней высохли, лицо стало злым, нижняя губа вздрагивала. Она не замечала и не желала замечать, что Михаил все больше и больше хмурился.
«Обо мне ни словечка, будто я не с фронта, а с курорта приехал», — с горечью думал он.
— Постой, постой, Настя, в избу-то хоть пусти.
Настя виновато засмеялась.
— И то. Муж приехал, а я… — встрепенулась она, оглянув огород. — Пойдем, пойдем. Завтра дополю. Гляди, какой капитал растет!
Скрипка окинул взглядом огород. Кроме табаку и подсолнухов, он ничего не увидел.
— А где же картошка? — спросил он.
— А на кой она сдалась? Тут хватит и на картошку и на маркошку.
— Та-ак! — протянул Скрипка. — На базар, значит…
Настя с удивлением взглянула на него и недовольно поджала губы.
— Как жить думаешь в дальнейшем? — спросил Скрипка Настю, пообедав.
— Что жить? Проживем! Ты свое старое место в сельпо требуй; имеешь право, как фронтовик, а я по дому буду, как жена служащего.
— А как же колхоз?
— Чего я там не видала? — фыркнула Настя. — Деньги имею; хватит мне пока, а там видно будет.