– Ублюдок, – прошипела она, уставившись на Рула с неприкрытой злобой в глазах. – Все эти годы, пока контроль над ранчо был в руках мамы, ты увивался вокруг нее и лестью убеждал делать все по-твоему. Сейчас же, когда Кэтрин исполнилось двадцать пять, и власть по закону перешла к ней, ты отмахиваешься от нас, словно мы просроченный товар! Ты использовал маму! Ты не хочешь ни ее, ни ме…
Рул откинулся на спинку, внешне оставаясь спокойным и непроницаемым. Храня молчание, он наблюдал за развитием событий, и Кэтрин внезапно представился кугуар, распластавшийся на ветке в ожидании, когда под ним пройдет ничего не подозревающий ягненок.
Рики, вероятно, тоже почувствовала опасность, потому что ее голос оборвался на полуслове.
Моника сердито посмотрела на дочь и холодно произнесла:
– Ты не понимаешь, о чем говоришь! С таким послужным списком на любовном фронте, у тебя еще хватает наглости осуждать кого-то или раздавать советы?
Рики резко повернулась к матери.
– Как ты можешь его защищать? – закричала она. – Разве не видишь, что он делает? Ему стоило жениться на тебе несколько лет назад, но не-е-е-е-е-ет! Он ждал, пока она достигнет совершеннолетия! Знал ведь, что она вступит во владение ранчо! Разве нет? – кинула Рики Рулу в лицо.
Терпение Кэтрин лопнуло. Дрожа от злости, она, наплевав на хорошие манеры, бросила серебряный прибор на стол и попыталась сложить яростные слова, пришедшие на ум, во вразумительную реплику.
Рул не испытывал подобных трудностей. Оттолкнув свою тарелку, он резко вскочил. Его голос мог бы заморозить все вокруг:
– Никогда не существовало ни единого шанса, что я женюсь на Монике.
На этой беспощадной ноте он их оставил, выйдя из комнаты прежде, чем кто-либо еще сумел подлить масла в огонь.
Кэтрин взглянула на Монику. За исключением выделяющихся на скулах румян, ее мачеха была совершенно белой.
– Поздравляю, Рики! Тебе удалось испортить еще один ужин, – жестко отрезала она.
С нарастающей злостью Кэтрин потребовала ответа:
– Что означает эта сцена?
Рики с ангельской улыбкой грациозно оперлась локтями о стол и сложила руки под подбородком, явно снова обретя душевное равновесие, несмотря на то что, как и Моника, оставалась бледной.
– Ну, ты же не настолько тупа, – с издевкой произнесла она, выглядя при этом чрезвычайно довольной собой. Ее ярко накрашенные губы скривились в злобной полуулыбке: – Даже не пытайся притворяться, что не знала, как Рул использовал мою мать все эти годы. Однако сейчас… сейчас он осознал, что ты совершеннолетняя – к тому же вдова, что очень удобно – и можешь, стоит только захотеть, прибрать ранчо к рукам. Теперь мать уже ни при делах, она больше не ведает финансовыми вопросами. Все банально: долой старое, да здравствует новое.
Кэтрин обратила на нее испепеляющий взгляд:
– Ну ты и гадина!
– А ты – дура!
– Если приму хоть слово твоей пламенной речи, за чистую монету, то да! – парировала Кэтрин. – Не знаю, почему ты так настроена против Рула. Возможно, просто озлобилась на всех мужчин…
– Правильно! – завизжала Рики. – Попрекай меня тем, что я разведена!
Кэтрин хотелось рвать на себе волосы от отчаяния. Она достаточно хорошо знала Рики, чтобы понять – та бьет на жалость. И если уж Рики заведется, то влегкую начнет искажать факты в свою пользу. По какой-то причине она пыталась выставить Рула в наихудшем свете, и это раздражало Кэтрин. Все и так против него, зачем еще что-то выдумывать? В округе никогда не забудут, как он вел себя, вернувшись из Вьетнама, к тому же Кэтрин подозревала, что Рул так и не помирился со своим отцом. Старший мистер Джексон умер несколько лет назад, однако Рул никогда не упоминал об этом в ее присутствии, так что девушка пришла к выводу, что натянутость в их отношениях сохранялась до самой смерти старика.
Не желая задумываться об истинных мотивах своего поведения, но прекрасно осознавая желание преподнести Рики горькую пилюлю, Кэтрин сказала:
– Рул действительно просил меня остаться, ведь, в конце концов, это мой дом, не так ли? Теперь, после смерти Дэвида, меня ничто не удерживает в Чикаго.
Произнеся это, она вскочила со стула и покинула столовую, продемонстрировав при этом гораздо больше изящества, чем Рул.
Кэтрин направилась в свою комнату, ощущая последствия и перелета, и долгой прогулки верхом. Во время жаркой ссоры она забыла об одеревеневших мускулах, а теперь они снова напомнили о себе, и Кэтрин невольно поморщилась, подойдя к лестнице. Поставив ногу на первую ступеньку, она застыла и, ведомая каким-то неясным порывом, подумала, что стоит сначала найти Рула. Она не знала, почему ей это так необходимо – раньше она годами его избегала. Кэт решила не анализировать свои мысли и чувства. Одно дело, когда прошлое Рула ворошит она, и совсем другое – когда это позволяет себе кто-то еще! Кэтрин вышла из дома и обошла здание, направляясь к конюшне для выжеребки. Где еще мог находиться Рул, если не присматривать за своими ненаглядными лошадьми?
Войдя, Кэтрин почувствовала знакомую смесь запахов сена и животных, жидкой мази и кожи. Девушка прошла по темному проходу на свет и вскоре обнаружила двух мужчин, стоящих перед стойлом с жеребой кобылой. Рул обернулся, услышав приближение Кэтрин:
– Кэт, это Флойд Стоддард, он специалист по молодняку. Флойд, познакомься с Кэтрин Эш.
Флойд оказался небольшим, но крепко сложенным человеком с обветренным лицом и редеющими каштановыми волосами. Он кивнул головой в знак приветствия и протянул «мэ-эм» мягким голосом, который абсолютно не соответствовал внешности.
Кэтрин поздоровалась с ним более традиционно, однако никакой возможности продолжить разговор не получила. Взяв Кэтрин за руку, Рул коротко бросил Флойду:
– Позовешь меня, если что-то случится.
Девушка обнаружила, что ее уводят прочь из круга света, во мглу конюшни. Она плохо видела в темноте и неуверенно наступала, боясь споткнуться.
Вдруг над головой послышался тихий смешок, и она почувствовала, как к ней прижалось крепкое теплое тело.
– Все еще как слепой котенок в темноте? Не волнуйся, я не дам тебе ни во что врезаться. Просто держись за меня.
Ей не пришлось следовать этому совету – Рул не выпускал ее из объятий. Пытаясь поддержать беседу, Кэтрин спросила:
– Кобыла скоро ожеребится?
– Скорее всего, сегодня ночью, когда все успокоится. Лошади стеснительны. Обычно они выжидают, пока все уйдут, так что Трэвису придется вести себя очень тихо, чтобы она его не услышала.
В его голос закралось веселье, и Рул продолжил:
– Упрямы и своевольны, как все женщины.
Кэтрин подавила мгновенно вспыхнувшую обиду за свой пол. Она поняла – Рул дразнится, надеясь на горячую отповедь, ведь это дало бы ему великолепный повод снова поцеловать Кэт… если, конечно, ему вообще нужен для этого повод. Разве хоть раз такая мелочь, как отсутствие повода, ему мешала? Кэтрин спокойно произнесла:
– Посмотрела бы я на тебя, если бы тебе предстояли схватки и роды.
– Милая, в такой ситуации я не был бы упрямым и своевольным, я был бы потрясенным до глубины души!
Посмеиваясь, они вышли из конюшни и направились обратно к дому. При слабом свете восходящей луны Кэтрин видела лучше, но Рул все равно не убрал руку с ее талии, да девушка и не возражала. Некоторое время они шли молча, а затем Рул пробормотал:
– Сильно болит?
– Достаточно. Не знаешь, есть ли мазь для таких случаев?
– Я принесу, – пообещал он. – Долго ты продержалась против Моники и Рики?
– Не очень, – призналась Кэтрин. – Я, как и ты, так нормально и не поела.
Вновь наступило молчание, в котором они дошли до дома. Рул крепче обхватил талию девушки.
– Кэт.
Кэтрин остановилась и посмотрела на него. Тень от шляпы полностью скрывала лицо Рула, но Кэтрин все равно ощущала напряженность его взгляда.
– Моника никогда не была моей любовницей, – тихо произнес он на выдохе. – Никогда. И не сказать, что нам не представлялась такая возможность. Но я слишком ценил дружбу с твоим отцом, чтобы прыгать в постель к его вдове.
Видимо, подобное благородство не распространяется на дочь Уорда. Ошеломленная дерзким заявлением, Кэтрин на мгновение лишилась дара речи. Некоторое время она просто стояла, запрокинув лицо, и смотрела на Рула при неярком серебристом свете луны.