Родители, потерявшие детей, быстро придумали утешительную сказку о рае на дне океана или о вратах, через которые утонувшие уходят на новую землю, где строят свою новую жизнь. В конце концов, всем нужно верить во что-то.
Наступило некое искаженное подобие порядка. Иногда вспыхивали вялые мятежи. Люди все реже вспоминали о том, что было до войны.
Жизнь людей, не одаренных магией, коротка. Вскоре никто и не помнил ни о том, что было до войны, ни о первых годах после, ни о решении совета. Богиня требовала свои жертвы, так было всегда, и только ее милостью до сих пор приходили косяки рыб и росли цветы эве, чьи стебли шли на ткань. Только ее велением восходило солнце. Стоит ли роптать?
Когда-то решительные, жесткие, справедливые люди не выдержали самого опасного вида перемен – когда память и понятия о реальности искажены, извлечены наружу, вывернуты наизнанку, когда никто не знает, кто он и зачем он – и превратились в то, что сейчас обитает на наших землях.
Молчаливое, боязливое стадо с глазами снулых рыб. Лишенные не то что величия – самой мысли о том, что они когда-то были кем-то иным.
Это было много хуже смерти.
Иногда мне снилось, что завеса падает, а снаружи – безжизненная пустошь, пепел и почерневшие кости неведомых животных. Низкие грозовые облака ползут над пустынным берегом, и под нашими ногами вместо травы только прах.
А иногда в моих снах завеса рассыпалась под магическими ударами, и по волнам шли люди, прекрасные, не изломанные выживанием, бесконечными ограничениями во славу позорной жизни, шли, и по сравнению с ними я ощущал собственную никчемность так остро
, что с криком вскакивал на постели.
В их глазах я видел жалость, как к выпавшему из гнезда птенцу, который уже почти долетел до острых камней.
Не знаю, хотели ли мы спасения на самом деле.
Домой мы прибыли уже на закате – искаженное остатками завесы солнце разливало по поверхности лиловые и золотые блики. Чем дальше мы отплывали, тем холоднее был воздух. Причуда природы – природы ли? – теплая, исходящая паром вода вперемешку с ледяными течениями, воздух, наполненный водяными парами, обжигающий холодом при вдохе.
Пленница лежала на дне второй лодки, рассекающей пенные буруны в десятке метров за нами. Темное дерево в закатных лучах отливало темно-красным.
Что нам принесет ее появление? Что мы принесем ей?
Поздно думать о судьбе почти уничтоженного человека.
В ее голове сейчас обрывки сна переплетались с остатками каких-то светлых воспоминаний, пока не уничтоженных. Легкое, теплое ощущение растекалось внутри, стоило сосредоточиться на ней. Если раскрыться чуть сильнее, я смогу увидеть эти сновидения изнутри, но это будет уже слишком – влезать в последний уголок, который у нее остался.
Возможно, там мелькают чьи-то лица, руки, смех. Может быть, там будет часть ее прежней жизни, и я не хочу этого видеть. Проще принять сейчас все так, как оно есть, и не видеть того, что было.
Потому что если окунуться, увидеть человека изнутри, со всеми его мечтами, мыслями, мимолетными улыбками, теплотой и болью, то воспринимать его как постороннего уже не получится. Боюсь, никакие государственные дела не смогут служить мне отговоркой, если я пойму, какой она была и какой могла бы быть, если бы не мы.
Капли оседали на лице, ледяными струйками стекали к воротнику. Скоро появится первый остров моей нити, и можно будет на какое-то время снять маску и щиты. Остаться наедине с собой.
Сторожевой остров – просто скалистый обломок посреди волн, то и дело прячущийся за гребнями, показался на горизонте, отмечая начало нити Эве. Спустя полчаса нос лодки уткнулся в темный причал, заросший мхом.
Интар, оставленный мной наблюдать за центральными островами нити, уже бродил по потемневшим доскам в ожидании.
Я шагнул на сушу, с удовольствием ощущая неподвижность под ногами. Совсем по-другому воспринимаешь действительно неподвижные участки, всю жизнь болтаясь на волнах да на искусственных плавучих плотах, забитых кое-как заштопанными палатками.
Интар коротко кивнул, прижимая кулак к левой ключице. Высокий, тонкокостный, с большими черными глазами и бледной кожей, он больше напоминал юркого подводного жителя, чем надводного, только что без перепонок и жабр.
В северной части подводных не было – ледяные ключи вокруг нити сводили на нет все их попытки расселиться по всей придонной части. Дворец очередного избранного царя был перенесен в южные воды, да там и остался. Цари менялись чаще, чем я успевал запомнить их имена, однако дворец стоял себе, украшенный кораллами, жемчугом и костями.