Через двадцать минут она выходит из комнаты одна и возвращает старшему двадцать долларов. Держи свои деньги, говорит она ему с таким презрением, с каким может говорить только пятнадцатилетняя проститутка, его агрегат вышел из строя, у нее челюсть свело, пока она пробовала его растормошить. Сходи с ним на автостанцию, найди какого-нибудь матроса, их там пруд пруди.
Он заходит в грязную комнату, где валяются простыни, залитые пятнами спермы. Братишка сидит на краешке кровати. Глаза красные, но слез нет. Я ничего не могу с собой поделать, говорит он старшему брату, такой уж я уродился. Если ты больше не хочешь считать меня братом, что ж, о'кей, я тебя не виню. Но не пытайся больше изменить меня, все равно ничего не получится. Не могу я идти против самого себя.
Но он же еще совсем ребенок, подросток, и то с натяжкой, о нем нужно заботиться. Он снова начинает плакать, оборачиваясь к старшему брату, тому, кто всегда был рядом, единственному, на кого можно опереться, обнимает его. Старший тоже плачет, потом отталкивает братишку. Ты — гомик, говорит он сквозь слезы, самый настоящий педик, черт бы тебя побрал! Ненавижу голубых! Ненавижу тебя!
Младший пытается ухватиться за него. Ему очень плохо, старший брат для него — все. Старший снова отталкивает его, на этот раз изо всей силы, так, что младший отлетает к стене, потом со всего размаху бьет его в зубы, потом еще раз.
Младший на месяц попадает в больницу. Ему чудом удается выжить. Выйдя из больницы, он узнает, что старшего отдали под суд по обвинению в оскорблении действием. Младший отказывается давать показания против старшего, но того все равно осуждают. Его приговаривают к заключению в исправительной колонии штата сроком на год. (Там они и познакомились с Джином, президентом филиала «скорпионов» в Альбукерке.) Когда ему объявляют приговор и судебный пристав уводит его из зала суда, младший брат кричит ему: «Я люблю тебя! Ты же мой брат, я всегда буду любить тебя, что бы ни случилось!» Старший оборачивается к нему. «Ты мне больше не брат, педик!» — бросает он.
С тех пор они больше не встречались. До сегодняшнего дня.
27
Моузби с пристрастием допрашивает Джеймса Ангелуса.
— Чем можно объяснить то, что ваш брат так боится гомосексуалистов? — спрашивает он ласковым тоном, словно добрый дядюшка, который обращается к любимому племяннику.
— Протест! Свидетелю исподволь подсказывают ответ на вопрос.
— Протест принимается.
Все это было бы смешно, если бы не было так грустно. Моузби — деревенщина, все знают, что уже который год он вовсю гоняет педиков. Зато теперь он — сама обходительность и понимание.
— По-вашему, брат ваш боится гомосексуалистов?
— Да.
— Почему?
— Протест, Ваша честь! При допросе свидетеля в подобной манере ему исподволь подсказывают, что говорить, к тому же сам вопрос носит преднамеренно подстрекательский характер.
— Протест отклоняется. Черт!
— Отвечайте на вопрос, пожалуйста, — приказывает Мартинес Ангелусу.
— Потому что я сам — гомосексуалист, и он боится, что раз мы с ним братья, то и он, может, тоже.
Повернувшись, я смотрю на Одинокого Волка. Он сидит, обхватив голову руками.
— Неужели он так этого боится, что убил бы гомосексуалиста, если бы дело дошло до того, что тщательно подавляемые им истинные чувства дали о себе знать?
— Протест!
— Протест принимается.
А толку-то? Все присяжные слышали эти слова, отпечатавшиеся у них в мозгу.
— Почему ты изменил фамилию? — спрашиваю я.
— Она мне не нравилась. Фамилию же не выберешь. Я не хотел, чтобы она была у меня такой же, как у него.
Черт бы меня побрал, если я знаю, что делать! Попробовать дискредитировать его? Но как? Он не проходит ни по одному из досье, не числится ни среди уличных педерастов, ни среди прочих представителей этой разодетой в пух и прах публики, мы проверяли по компьютерной базе данных Национального центра информации в области преступности — через пару минут выяснилось, что он в ней не значится. Работает программистом в Силиконовой долине[18]. Самый обычный парень, только голубой, ненавидит брата лютой ненавистью, потому что брат не хочет, чтобы он любил его.