— А почему именно со мной? — Слова вылетают у меня прежде, чем я успеваю собраться с мыслями.
— Они считают, ты — парень, на которого они могут положиться, — говорит Робертсон. Судя по его тону, это не комплимент в мой адрес. — Считают, что могут тебе доверять. — Он делает паузу. — Мы тоже тебе доверяем, — ворчливым тоном говорит он, переводя взгляд на губернатора.
— А это обязательно? — спрашиваю я.
У губернатора вырывается шумный выдох.
— Мы не собираемся вас принуждать.
Ложечкой я помешиваю кофе в чашке, на вкус он напоминает графит.
— А что в противном случае? Если я откажусь?
— Мы об этом не думали, — отвечает Робертсон. — Мы не… черт побери, Уилл, нам же буквально все приходится решать на ходу!
— Какие я получаю гарантии? — Я пытаюсь соображать как можно быстрее.
— Ты имеешь в виду свою безопасность? Честно? Мы не можем дать тебе никаких гарантий. Сила на их стороне.
Я качаю головой.
— Не от них, от тебя.
— Какие угодно. — Он переводит взгляд на губернатора, который кивает в знак согласия. — Ты сам себе хозяин.
— Хозяин. Ну-ну. Иными словами, я проведу переговоры, а вам останется только одобрить их результаты. В официальном порядке, документально оформив все как полагается?
Джон и Его превосходительство переглядываются.
— Ну… — начинает губернатор. Он не хочет раскрывать все карты, но вынужден это сделать.
— Да, — отвечает он. — Совершенно верно. Прежде чем что-либо одобрять, я должен ознакомиться с их условиями, но в принципе мой ответ — да.
Я смотрю на него.
— Мне нужно подумать.
— Сколько времени это займет? — спрашивает он тоном, в котором сквозит большая озабоченность, чем ему бы хотелось.
— Не знаю. Но мне нужно подумать.
20
— Почему это обязательно должен быть ты?
— Ко мне обратились с такой просьбой. Это примерно так же, когда говорят, что королева просит тебя зайти. Можно, конечно, отказаться, но это считается признаком дурного тона.
Она не улавливает шутки в моих словах.
— Но почему ты? Ты же гражданское лицо.
— В этом все и дело. Ребята, засевшие внутри, не доверяют никому из представителей властей… кажется, это одна из тех областей, где мы с ними думаем совершенно одинаково.
— Все это ненамного серьезнее тех лозунгов, которые наклеивают на бамперы водители, Уилл.
Мы с Мэри-Лу сидим в кафе на противоположной стороне улицы. Клаудия осталась в гостях у подруги, умнее ничего и не придумаешь. Мэри-Лу расстроена еще больше, чем я. Она лучше отдает себе отчет в том, что происходит на самом деле.
— Тебя хотят использовать как пушечное мясо.
— Может быть. Но что прикажешь делать?
— Скажи им, что отказываешься. Это грязная работа, пусть сами и разбираются!
— Они и хотели бы так сделать. Уверяю тебя, то, что они обратились ко мне с такой просьбой, далось им непросто.
— Ты же сам этого хочешь.
— Нет.
— Хватит, Уилл, сейчас не время в бирюльки играть! В тебе говорит обыкновенный мужской эгоизм, согласись!
— Ну… — Слушай, старик, это говорит женщина, которую ты любишь! Будь с ней откровенным.
— Да, не обошлось и без эгоизма.
— Эгоизм приводит людей к гибели.
— Я погибать не собираюсь. — Почаще повторяй эти слова, приятель, звучат они классно!
— А у тебя есть гарантии? Письменные, я имею в виду? Ты же адвокат и знаешь, что они должны быть закреплены в письменной форме.
— Конечно. Я обязательно покажу их заключенным. Вы не можете меня убить, потому что у меня есть письмо от матери.
— Значит, ты сделаешь это, да?
— У меня нет выбора, Мэри-Лу.
— Я тоже так думаю, — отвечает она, изо всех сил стараясь не расплакаться. — У других он был бы, а вот у тебя — нет.
Когда мы выходим на улицу, она порывисто обнимает меня.
— Я буду смотреть тебя по телевизору в выпусках последних известий.
— Кроме меня, ни у кого больше не будет гвоздики в петлице.
— Будь осторожен, милый! — Я слышу в ее голосе умоляющие нотки. — И возвращайся скорее.