Штурмовые колонны перед самым началом обстрела должны были покинуть лагерь и сконцентрироваться недалеко от батарей, прикрывшись складками местности. Все войска осадного и обсервационного корпусов в полном снаряжении и при оружии находились в ожидании сигнала атаки русских позиций.{944}
ПЛАНЫ СТОРОН: РУССКИЕ
«… нам видно на расстоянии двух пушечных выстрелов от Севастополя, как они копают землю, и нам не миновать бомбардировки».
Гарнизон имел одну задачу — выстоять под жесточайшим огнем, сохранив вновь созданные и бывшие ранее укрепления. Единственное, чего действительно опасался Меншиков — штурм.{945}
То, что союзники со дня на день начнут бомбардировать крепость — русские знали. В конце концов, англичане с французами в Крым не пивом торговать приехали, а то, что артиллерийский обстрел для них давно национальный вид спорта, стало ясно после Одессы. Не сомневаясь в ожиданиях после потери Балаклавы, Меншиков писал князю М.Д. Горчакову: «…нам видно на расстоянии двух пушечных выстрелов от Севастополя, как они копают землю, и нам не миновать бомбардировки».{946}
Но князь удивительно спокоен. На его стороне как минимум два преимущества: союзники потеряли время, и вышли туда, где их ждали; мощность оборонительных сооружений крепости много лучше, чем была до этого.
Знал он и еще одно преимущество, вытекающее из практики применения артиллерии в оборонительном сражении: «Батареи обороняющегося, владея почти всегда тем преимуществом, что с самого начала знают дистанции, с успехом противодействуют атакующим орудиям».{947}
Отсутствие громоздкого плана на этот раз было не слабой, а сильной стороной обороняющихся. Если вспомним Альму, то одной из причин поражения стал крах разработанной сложной, непосильной генеральскому уму, системы управления войсками, созданной князем. Здесь же не было чему разваливаться: каждый командир батареи или иной начальник имел задачу сдерживать того неприятеля, который был прямо перед ним.
Единственное, что вменялось всем в непременную обязанность, это с максимальной скоростью восстанавливать разрушенные укрепления, чтобы ни один из оборонительных участков не был разбит до такой степени, которая позволит легко занять его атакой пехоты, которую отбивать было некому. Пехоты в крепости было мало.
Незадолго до нападения, русские уже получили возможность потренироваться в практической стрельбе, хотя союзные корабли не спешили приближаться к Севастополю. В тех редких случаях, когда батареи (№8, №10, Константиновская, Александровская, Карташевского, Волохова) открывали огонь, его вели на предельной дистанции ок. 2000 м. Но даже в этом случае корабли быстро выходили из-под огня.{948}
Теперь попалась серьезная добыча. 1(13) октября австрийский (зафрахтованный) транспорт спешил из Качи в Балаклаву с грузом сена. Капитан шел самоуверенно, приблизившись к Константиновской и Александровской батареям менее чем на 1500 м. Оплошность поняли поздно: вода вскипела от десятков русских снарядов, ложившихся угрожающе близко. Команда, повела себя оригинально: поняв, что русские их все равно потопят, они, бросив судно на произвол судьбы, сели в шлюпки и изо всех сил налегли на весла, «рванув» в сторону Камышовой бухты, где их взяли под защиту солдаты 74-го полка линейной пехоты.{949}
Англичане утверждают, что русские стреляли плохо: из 300–400 насчитанных ими выстрелов, только 4 или 5 снарядов попали в цель. Для спасения транспорта направились дежурившие неподалеку «Бигль» и «Файербенд». Последний, под командованием кептена Стюарта, попытался подойти ближе и взять австрийца на буксир. «Бигль», которым временно командовал Александр Боксер, страховал. Оба корабля тоже получили попадания, но сумели буквально дотолкать транспорт до мыса Херсо- нес, где их встретил «Самсон» кептена Джонса. Австрийца, оставшегося без экипажа, вытолкнули на мель.{950}