Находившийся на бастионе командир 8-го Черноморского батальона полковник Головинский за час до рассвета, приготовив своих людей к ожидаемому нападению, приказал вестовому поставить самовар, надеясь начать утро свежим чаем. Едва вода закипела, как осколок вражеского снаряда на излете превратил агрегат в бесполезный металл.{985}
Бастион быстро превратился в вулкан. В него летели снаряды с французских и английских батарей, а над ним проносились еще и русские снаряды, выпускаемые с двух соседних батарей, лишь усиливая сходство с буйством природного катаклизма.{986}
В разгар обстрела на батареях бастиона появился Корнилов. С ним были чины штаба, в том числе Попов и Жандр, едва поспевавшие за адмиралом. Последний вспоминал: «Когда мы взошли на банкет левого фаса бастиона, канонада была уже в полном разгаре. Воздух сгустился, сквозь дым солнце казалось бледным месяцем, и Севастополь был опоясан двумя огненными линиями: одну составляли наши укрепления, другая посылала нам смерть».{987}
Попов увидел бастион «…в полном действии и на нем не было никаких проявлений разрушения». Корнилов «…беспрерывно рассылал штабных своих с различными приказаниями, относящимися к материальным нуждам действующих батарей».{988}
Не следует искать в действиях адмирала «путешествие за смертью». Корнилов — человек военный. Бомбардировка — первое испытание созданной, в том числе и им, оборонительной системы, экзамен на ее состоятельность. Ему нужно лично убедиться, что все сделано правильно, а если что-то сделано неправильно, тут же принять меры к исправлению. Адмиралу нужно, чтобы его видели матросы и офицеры, для них, привыкших к морской войне, важно присутствие адмирала на бастионе, как и на мостике боевого корабля. Понявший это Корнилов «…под сильным огнем подходил к каждому орудию, толковал комендорам, куда целить, одушевлял каждого человека».{989}
Тогда же, по словам Реймерса, произошла и славноизвестная история с арестантами, которых бомбардировка застала на батареях. И это тоже не из серии эпоса. Корнилов сделал то, что было нужно: с этого момента личный состав арестантских рот стал полноправными членами обороны крепости. До этого они были расходным материалом.
«…арестанты потребовали Корнилова и выпросили себе свободу, говоря, что настал теперь для них день, в который они могут загладить свои проступки. И действительно, они молодцами выполняли свои обещания; в первый день работы неустрашимо таскали раненых, приносили снаряды, воду и проч., так что в первый день, как слышно было, выбыло из них до половины. Оставшиеся поступили на батареи, и те, которые находились у меня на бастионе, были все без изъятия отважные и славные ребята, даже некоторые получили впоследствии Георгиевские кресты».{990}
Разбрасываться эмоциями и преподносить действия арестантов, как образец героизма и решительности, излишне, хотя, действительно, по воспоминаниям участников обороны, в этом им трудно было бы отказать. Во все времена, от ранней истории, вплоть до последних глобальных войн, в период активных боевых действий, наиболее опасные места доверяли или элите или проштрафившимся. И тут Севастополь не исключение. Когда потребовались те, кто может работать под обстрелом, то лучше материал, чем арестанты найти было трудно. Корнилов исправил то, что нужно было сделать по отношению к ним раньше. Не имевшие в годы мира почти никаких шансов получить свободу, они с воодушевлением откликнулись на это с началом обороны крепости.
Корнилов, проезжая по траншеям мимо стоявших в строю московцев, и видя, что неприятельский огонь не только губителен для стоявших без дела пехотных подразделениий, но и давит их морально, дал команду отвести их в тыл и поставить вне выстрелов. По причине слабости и малой высоты брустверов эти подразделения стали нести большие потери.{991} Солдат отвели за 1-й флигель лазаретных казарм. В траншеях оставили некоторое число штуцерных стрелков и батальонных адъютантов.{992}
Когда стали выбывать матросы из числа орудийной прислуги, на их место стали ставить всех, кто находился под руками, в том числе солдат из пехоты. Насколько дорого это ей обошлось, можно судить хотя бы потому, что из 413 чел., отправленных на батареи из Тарутинского егерского полка за время кампании, назад вернулись лишь 188. В том числе в последний день штурма Севастополя 27 августа 1855 г. было убито или ранено 121 чел.{993}