Дотошный лейтенант заканчивает доклад неутешительным заключением: «…огонь батарей был так искусно распределен, что… эскадра, которая отважилась бы форсировать вход на рейд, обрекла бы себя на неизбежное уничтожение, без малейшей вероятности на успех…».{542}
Бони дает варианты взятия крепости с учетом ее слабых мест: «Не смотря на указанные трудности, овладение Севастополем возможно без чрезмерных усилий, высадка может быть легко произведена во многих местах; в 3-х или 4-х милях от укреплений берег недоступен для гребных судов, и местность не представляет никаких препятствий от самого Херсонесского мола. К северу о входа на рейд, в расстоянии одной мили, лежит бухта, не имеющая обороны, откуда весьма удобно, но не по крутому подъему, не по пересеченному оврагами, достигнуть укрепления Е (Северное), представляющего, по моему мнению, ключ позиции. Форт Е господствует над всеми укреплениями, над городом и портом, подобно форту “Наполеон” в Тулоне…
Против двух соединенных эскадр и 25-тысячной сухопутной армии Севастополь не мог бы долго устоять; но для этого необходимо действовать безотлагательно, иначе потребуется для овладения этим пунктом уже не 25 000, а 50 000 чел.».{543}
А ведь прав Бони! Хотите взять Севастополь и при этом не подвергать корабли растерзанию батарей внутреннего рейда — берите Северное укрепление, пока оно слабо и почти беззащитно. Это мы уже поняли. Но когда до этого дошли союзники, оно уже не было слабым, или, как минимум, таким не казалось.
Заподозрив русских в странной активности в Севастопольской бухте, Гамелен направил корвет «Роланд» на разведку. Адмирал решил, что русские готовятся к выходу в море, приняв разгрузку назначенных к затоплению кораблей к подготовке их к бою. Удивлению французов не было предела, когда утром, дежуривший у входа в бухту «Роланд» обнаружил, что выстроившиеся в линию между Константиновской и Александровской батареями корабли странным образом куда-то исчезли.
Об этом немедленно донесли командованию. Когда Гамелен убедился, что вход в Севастопольскую бухту закрыт, он доносил в Париж: «Если бы русские не заградили входа в Севастопольскую гавань, затопив пять своих кораблей и два фрегата, я не сомневаюсь, что союзный флот после первого выдержанного огня проник бы туда с успехом и выступил бы из глубины бухты в сообщение со своими армиями».{544}
Союзники расценили ситуацию как для себя отныне неблагоприятную. То есть русские, мало того, что обезопасили себя от прорыва в бухту, но и:
1. Получили в неограниченном количестве артиллерию, которую могли ставить, где хотят, так как отныне им можно было контролировать необходимое для создания оборонительных позиций пространство.
2. Получили возможность использовать дополнительно качественный личный состав флота в качестве прислуги вновь создаваемых батарей.
Упомянутый нами кептен Слейд, кстати, считает решение русских о заграждении бухты совершенно правильным. По его мнению, вместо того, как впустую и без всякой нужды держать десятки совершенно ненужных для обороны города кораблей в бухте, при этом, содержа на них невероятно необходимую для вооружения береговых батарей артиллерию, вместе с командами, Меншиков и Нахимов приняли абсолютно взвешенное и продуманное решение.{545} Слейд знал, о чем говорил. Год назад ему пришлось самому прорываться через блокирующую Синоп русскую эскадру.
Английские участники кампании говорят, что идею брать Северную сторону и атаковать Севастополь с моря «похоронил» генерал Бургойн, и именно его нужно было Нахимову, останься он живым до конца войны, публично обзывать дураком. Но не будем столь опрометчиво легкомысленны. Доля правды у Бургойна была. Более чем вероятно, что ход его мыслей был такой (или примерно такой):
1. Силы русских и сила укреплений неизвестны. Татары и перебежчики говорят небылицы (но он то об этом не знает!) о невероятной силы укреплениях. Собственные моряки своими наблюдениями это, как мы знаем, подтверждают. А что там эти русские понарыли, одному Богу известно: может, добро в землю прячут, а может, уже глубоко эшелонированную линию обороны возвели, кто их знает, от них всего ожидать можно.