По его словам солдаты постепенно теряли уверенность, не имея ни сменной одежды, ни сменных рубах, ни даже элементарных средств личной гигиены, что создавало угрозу не столько комфорту, сколько здоровью. За почти три недели рубахи на солдатах были не то, чтобы грязными, они просто разваливались и уже превратились в лохмотья, едва державшиеся на их плечах.{631} Принимая первых раненых в Турции и Болгарии, врачи удивлялись тому нищенскому вонючему рубищу, которое было их одеждой.
Благодаря Эвансу о рюкзаках вспомнили и пообещали, что каждый военный транспорт зайдет в гавань Балаклавы, где выгрузит ранцы пехоты, бывшей на его борту во время перехода морем в Крым. Казалось бы, проблема, благодаря тому, что один единственный генерал вспомнил о своих солдатах, решена. Но не тут то было. Морякам, тем более не военным, было, мягко говоря, наплевать, что у них там армия на борту оставила. Там, где еще были на борту сержантские жены, ранцы кое-как удавалось отстоять от набегов «морских волков». Но таких было не много. Более того, некоторые транспорты после высадки уже успели «сбегать» в Константинополь, а то и в Марсель и обратно. Но даже те, кто добрался до Балаклавы, не сразу смогли стать под разгрузку.
Офицерам было проще. Гвардейский полковник Уилсон каждый день гонял одного из своих слуг в Балаклаву, где тот «караулил» транспорт, доставивший их в Крым, чтобы забрать с него вещи своего босса.
Рядовым и сержантам было труднее. Целыми ранцы достались единицам. Большинство обнаружили их основательно выпотрошенными, а некоторые не нашли совсем.{632} Оказалось, что, загрузив имущество на корабли, получить его назад стало проблемой. Капитан Алан из 41-го полка с целой командой солдат метался по Балаклаве, пытаясь хоть что-то из полкового имущества вернуть по назначению. Наивысшим счастьем для офицера было попасть на борт «Лондона», где сжалившиеся над оборванным и голодным армейским капитаном моряки накормили его и дали пару рубах, показавшихся Алану божественной роскошью. К его радости, удалось получить палатки и кое-какое иное имущество, прикупив попутно на зарождавшемся уже в городе рынке револьвер умершего офицера 55-го полка.{633}
СОЮЗНИКИ: ОТНЫНЕ ПОРОЗНЬ
До того, как была взята Балаклава, союзные армии разделились. Произошло это восточнее Севастополя, во время стоянки на западном склоне Мекензиевых гор, в месте, которое французские солдаты назвали «Лагерем Жажды».
Они пришли туда поздней ночью, после изнурительного марша «под ружьем». Утром, едва проснувшись, французы поспешили удовлетворить одну из первых своих надобностей — попить кофе. Вскоре они поняли, что сказка с райскими дворцами, богатыми дворцами и обильно наполненными садами закончилась. Недавно находившиеся там русские все съели, а источники воды привели в негодность. Те, что с трудом удалось найти, были столь маловодными, что с трудом удавалось хотя бы минимально обеспечить тысячи солдат. О приготовлении пищи даже не шло речи.{634} Солдаты смогли лишь немного отдохнуть.{635}
Что поделаешь, в данном случае речь идет не о варварстве диких славянских воинов, а лишь о тактике «жертвуй ради победы», к которой русская армия прибегла еще до Альмы. В стратегических целях уничтожались запасы сена, предавались огню населенные пункты. Колодцы тоже не были исключением.
Варень, полный оптимизма все предшествующие дни, кажется, начал его терять: «В течение всего этого долгого дня мы были лишены питьевой воды и питались только одними галетами….Повсюду колодцы были отравлены сброшенными туда трупами, но мой денщик сумел обнаружить источник чистой воды, и вскоре он уже будил меня с чашкой чая в руке. “Старики” прозвали этот бивуак “лагерем Жажды“».{636}
15(27) сентября французы возобновили движение, направившись сначала к Байдарской долине, затем к мысу Херсонес. Трудно сказать, чем вызвано столь странное движение, заставившее сделать «крюк» по Крыму. Вероятно, что они просто продолжали движение в ранее заданном направлении, стараясь нагнать отступающих русских. В этом сыграла роль и временная потеря управления французским контингентом, когда Сент-Арно был при смерти, Мартенпре не решался взять командование на себя, а Канробер все еще был только командиром дивизии, хотя никто не сомневался — он станет преемником командующего. Его 1-я дивизия перешла в авангард, уступив роль тылового прикрытия 3-й. В голову колонны переместился 2-й полк зуавов.{637} 25 сентября, чувствуя приближение смерти, Сент-Арно вызвал Канробера и передал ему командование войсками. В последнем приказе он попрощался с армией: «Ваш командующий, побежденный коварной болезнью, вынужден отказаться от тяжелого бремени командования…».{638} Канробер передал командование 1-й дивизией бригадному генералу Вино.