— Сэр, вы считаете, что Бермудский треугольник — это дверь из нашего мира в этот?
— Другого объяснения вашему появлению здесь не вижу, Герман.
— Сэр, если это дверь, она должна открываться в обе стороны….
С моих плеч свалилась огромная тяжесть, не дававшая мне покоя все это время: Тиландер был слишком опытным моряком, чтобы погубить корабль и экипаж. Осознав, что сигнал Санчо оказался ложным, понимая, что меня, скорее всего, уже нет в живых, он мог предпринять попытку «выйти в дверь» Бермудского треугольника. Но не для того, чтобы вернуться в свое время, а чтобы попытаться попасть в Максель до моего отлета на звездолете, чтобы предупредить меня об опасности.
Мы с ним это обсуждали, предполагая такую возможность, после обнаружения профессора Александрова и сотрудников ЦРУ. Почти одновременно попав в аномалию, в нашем мире они оказались разделенными годами.
Всё это казалось фантастикой, но в моей жизни и без того много моментов, когда мне казалось, что меня оберегает сам Господь. В любом случае было куда приятнее думать, что мои друзья живы и находятся в другом временнóм пространстве. Это оставляло мне призрачную надежду найти их, как только разделаюсь с сатанистами, захватившими мой народ и трон.
Сон пришел быстро, стоило мне подумать, что мои сыновья и друзья могут быть живы. Во сне я видел их: вспыльчивого Мала, великана Урра, улыбчивого Лайтфута и серьезного Тиландера. И только Бера и Санчо не увидел, хотя любил их никак не меньше, если не больше родных сыновей.
«Санчо, сынок, отзовись!» — импульс такой силы, что на минуту я даже забыл дышать, пытаясь справиться с болью. Где-то недалеко Панса, получив мое сообщение, ретранслировал его дальше, вложив в него всю свою неандертальскую ментальную силу.
Глава 25. Передышка
Император Тихон направлялся к Патриарху: будучи неглупым от природы, он понимал власть, сосредоточенную в дряхлых руках умирающего старика. Его дед, император Тихон Второй, однажды попробовал оспорить решения Патриарха Никона, едва вступившего в должность после смерти отца. Урок деда хорошо усвоил отец Тихона Четвертого, отлично помнил и он сам. Внезапный и странный недуг поразил Тихона Второго — мужчину в расцвете сил. Ни лекари, ни бдение в церквях не помогло — дед скончался, так и не встав с постели, в которую слёг после ссоры с молодым Патриархом Никоном.
Полученный урок не прошел даром: сын погибшего императора ни разу не опротестовал решение Патриарха. Не возмущался и император, направляющийся в данный момент к дряхлому старцу. Тихон знал, что конец времён его безграничной власти совсем рядом: сын Никона — Синод, был вспыльчивым и далеко не умным человеком. Он не представлял угрозы для молодого императора. После смерти Патриарха, — а она не за горами, — он быстро расправится с Синодом, отомстив за деда.
Вчерашнее нападение на порт Макселя, в результате которого сожжено два корабля и убито больше двенадцати воинов, потрясло его до глубины души. Тихон не мог себе представить смелости человека, явившегося в самую пасть к врагу и улизнувшего после нанесения таких потерь. Он был в курсе предыстории появления их рода на этой земле, но в общих чертах. До реального появления Макса Са считал рассказы о нем легендой, не имевшей под собой основания. Но ситуация изменилась с появлением загадочного Макса Са, ради которого люди шли на смерть, не отрекаясь от своих убеждений даже на костре. Тихон был противником сожжения людей, предпочитая тихую, скрытую казнь, но идти против Патриарха не смел.
Карета свернула в сторону и покатила по мощеной мостовой, ведущей в резиденцию Патриарха. Двое охранников внутри и шестеро всадников снаружи обеспечивали необходимую защиту венценосной особы. Тихона, погрузившегося в размышления, обеспокоили крики, доносившиеся сквозь открытые окна кареты:
— Сатанисты, пробил ваш час! Макс Са вас всех отправит в ад! — карета проезжала мимо блошиного рынка, где обычно торговали мелкие ремесленники и побирались попрошайки. Сидор, начальник его охраны, потянулся к ружью, лежавшему на коленях.
— Не надо, оставь, — император пресек его попытку наказать кричавших, — голь всегда чем-то недовольна. Мы не можем убивать всякого, кто открыл рот. Господь не простит такого отношения к своей пастве.