— Подними чемодан.
Сударь открыл глаза и сонно посмотрел на Костенко.
— Не надо, Сударь, — так же тихо сказал Костенко, — не пройдет номер. Не надо мне лепить психа, не поверю… Поднимай барахло!
Сударь поднял чемоданчик. Костенко открыл дверь лифта и пропустил туда Сударя. Нащупав ручку, он, не поворачивая головы, захлопнул дверцу.
Нажал кнопку первого этажа, но вместо того, чтобы кабине пойти вниз, длинно и зловеще затрещал звонок тревоги. От неожиданности Сударь подался вперед. Костенко уперся пистолетом ему в живот и сказал:
— Пристрелю.
Не отводя глаз от лица Сударя, он перевел руку выше и снова нажал кнопку. Кабина пошла вниз. Из темноты пролета она спустилась к окну, и желтое солнце хлынуло в кабину стремительно и осветляюще ярко.
«Сейчас может начаться, — подумал Костенко. — Сейчас он может кинуться на меня, потому что я слеп из-за солнца».
Он сжал пистолет еще крепче и упер локоть в ребра.
Снова наступила темнота. Лицо Сударя выплыло, как изображение на фотобумаге, когда ее опускаешь в проявитель. Его лицо казалось Костенко смазанным, словно снятым при плохом фокусе.
«Сейчас снова будет солнце, — подумал он, — и еще три раза потом будет солнце, черт его задери совсем…»
— Убери пистолет, — попросил Сударь, — ребру ведь больно.
— Потерпишь.
— Убери. Я гражданин, я требую.
— Ты у тети Маши требуй. У меня просить надо, Сударь.
«Еще два раза я буду слепым. Потом надо будет выводить его. Мне нельзя поворачиваться спиной. Ага, я заставлю его обойти меня. Нет, не годится. Он решит, что я боюсь, и начнет драку. Стрелять нельзя, а он здоровее меня, сволочь».
Все. Стоп. Лифт, подпрыгнув, остановился.
Дверь распахнулась сама по себе.
«Неужели его человек?! — пронеслось в мозгу у Костенко. — Оборачиваться нельзя».
— Успел! — крикнул Росляков. — Это я, это я, Славка!
Костенко шумно вздохнул и сделал шаг назад.
— Давай топай, милорд, — сказал Костенко, — быстренько…
В кабинете Садчикова, после обыска, Костенко предъявил Сударю постановление на арест. Тот внимательно прочитал все, что там было написано, осторожно положил бумагу на краешек стола и сказал:
— Никаких показаний давать не буду, подписывать тоже не буду. Если хотите со мной поговорить, дайте марафета. Я иначе не человек.
— Наркотика ты не получишь, — сказал Костенко. — Это раз. Подписи нам твои не нужны. Это два. И показания — тоже. Это три. Понял?
— Ты меня на пушку не бери, я сын почетного чекиста.
— Ты сын подлеца, запомни это, и никогда впредь не смей называть своего отца чекистом. Он им не был.
— Я вызову сюда прокурора.
— Не ты, а я вызову прокурора.
— Какое имеешь право называть меня на «ты»?
— А ну, потише, и не хами. Все равно наркотика не получишь.
— Я требую прокурора! Прокурора! Марафета! Прокурора! Марафета!
Сударя прорвало — началась истерика.
Когда Садчикову рассказали про звонок из прокуратуры — требуют взять под стражу Леньку Самсонова. — он хлопнул по столу папкой так, что подскочила телефонная трубка.
— Перестраховщики, — сказал он. — Ни ч-черта не понимают!
— Позвони к ним, — сказал Костенко. — Надо инициативу перехватить, потом может быть поздно, если он постановление выпишет.
— Ну и ч-что я с ним б-буду говорить?
— А ты с ним не говори. Ты с ним скандаль. Это иногда помогает. Особенно если правда на нашей стороне.
— Т-ты же знаешь — я не умею с-скандалить…
— Пора бы и научиться.
— М-может, ты позвонишь?
— Нет. Это надо сделать тебе. Ты — старший. Я готов идти вместе с тобой куда угодно, ты это знаешь. Но звонить надо тебе… Уважай себя… Уважай так хотя бы, как мы тебя уважаем…
Садчиков позвонил в прокуратуру:
— Послушайте, это С-садчиков говорит. Почему вы с-считаете нужным арестовать Самсонова?
— Потому что имело место вооруженное ограбление кассы.
— Х-хорошо, но при чем з-здесь Самсонов?
— Он был там с бандой.
— Н-ну был. По глупости.
— Вот вы и докажите, что это глупость. И пререкания тут излишни.
— Эт-то не пререкания, поймите. П-парня мы погубим, если его п-посадить. Он же верил нам. Он помог нам задержать бандитов…
Следователь прокуратуры был старым и опытным работником. Он считал, что лучше и безопаснее перегнуть палку, чем недогнуть ее. Так он полагал и ни разу за всю свою многолетнюю практику не ошибся. Во всяком случае, так ему казалось. И не важна, по его мнению, степень тяжести преступления — наказуемое обязано быть наказано. А что принесет наказание — гибель человеку или спасение, — это уже другое дело, к букве закона прямо не относящееся.
— Товарищ Садчиков, — сказал следователь, — мне кажется, не наше с вами дело корректировать законы. Они написаны для того, чтобы их неукоснительно исполнять.
— З-законы написаны для того, чтобы их и-исполнять, это верно, — ответил Садчиков, — но их правильно понимать надо, если речь идет о спасении семнадцатилетнего человека.
— Вы мне передовиц не цитируйте, я газеты сам читаю. Выполняйте мое предписание, а там разберемся.
— Б-будет поздно потом разбираться.
— Разобраться никогда не поздно.
— Д-до свидания.
— Пока. Когда вы его возьмете?
— Н-не знаю.
— Товарищ Садчиков, ваш ответ меня не устраивает. Я сейчас же позвоню комиссару.
— В-валяйте.
Садчиков осторожно положил трубку и снова выругался. И потом быстро поднялся и, не глядя на Костенко, выбежал из кабинета — к комиссару.
Комиссар держал трубку телефона плечом, а руки у него были заняты ремонтом зажигалки. Он дымил папиросой, слушал сосредоточенно, хмуро и лишь изредка повторял: «Ну, ну, ну…» Починив зажигалку, он перехватил трубку рукой и, перебив своего собеседника, сказал:
— Ерунду вы, милый мой, порете. Даже мне странно от вас это слышать. Ладно, хорошо, посадим Самсонова, успокойтесь, только я в данном случае согласен с Садчиковым, а не с вами, и завтра же буду говорить с прокурором.
Потом взорвался:
— Да при чем здесь либерализм? При чем здесь ответственный папаша? Я б папашу с мамашей посадил, а не его! Вы его по карточке знаете, а я с ним целый день провозился! Ладно, хорошо, мы попусту тратим время. Я сказал, что посадим, но согласен в данном случае с Садчиковым и в понедельник буду драться. Вот так. Все.
Положил трубку, поднял голову, хмуро посмотрел на Садчикова и сказал:
— Придется его забирать. Ничего, посидит недельку, а там отобьем.
— Т-товарищ комиссар…
— Ну?
— Это ошибка.
— Пожалуй, что так.
— Неужели нельзя связаться с прокурором города?
— Его нет, я уже звонил.
— З-заместитель?
— Он тоже на совещании.
— Н-но вы в понедельник действительно будете за него драться?
— Боксерские перчатки приготовь.
— Товарищ комиссар…
— Ты меня не обхаживай, Садчиков, я не девушка. Выполняй то, что тебе предписано, и скорее заканчивай все с Читой и Сударем. Молодцы твои ребята, просто истинные молодцы.
— М-может, подождем с Ленькой до понедельника?
— Садчиков, я повторил тебе уже три раза — выполняй то, что предписано. Холку потом мне будут мылить, а не тебе. Так или не так?
— Так.
— Ну и топай. А потом отоспись, на тебе лица нет.
— Машину можно вызвать?
— Зачем?
— Леньку взять.
— Что у тебя, оперативных нет?
— Я за ним на оперативной не поеду.
— Психолог.
— П-приходится.
— Что, открытую «Чайку» прикажешь подать? Долго ты будешь на моем долготерпении играть, а? Дам тебе «Волгу» и поступай так, как тебе подсказывает здравый смысл.
— Прошу р-разъяснить.
— У самого зубы есть — поймешь, если понять хочешь.
— Но я действительно не понимаю…
— Ну и плохо, если не понимаешь…
— Позвольте мне перепоручить это дело Костенко?
— А это как хотите, — сухо ответил комиссар.
— Р-разрешите идти?
— Р-разрешаю, — снова передразнил его комиссар и осторожно подмигнул левым глазом.
Успокоившись после истерики, Сударь поудобнее уселся на стуле и спросил: