Лесная дорога совершенно свободна — идем на повышенных скоростях. К вечеру мы уже на переправе под деревней Железово. Здесь мост надежный, охраняется. Немцы пытались его тоже бомбить, но точных попаданий не было.
И вот наконец мы на западном берегу реки.
Наша колонна прошла деревню, втягиваясь в массивный сосновый лес, и вскоре я заметил разукрашенную под цвет зеленой травы легковую автомашину. Она остановилась.
— Генерал Самохин, — отрекомендовался мне сидевший в машине человек.
Я ответил по-уставному, доложил, что получил задачу выдвинуться на рубеж город Торопец, деревня Речане и задержать огнем фашистские танки.
В ответ слышу:
— На том рубеже сегодня с утра заняла оборону 126-я стрелковая дивизия под командованием полковника Бедина, а вы должны укрепить их оборону в противотанковом отношении.
Я внимательно выслушал генерала, а он уже на ходу крикнул мне:
— В добрый путь, комбат!
Эти слова были сказаны так доброжелательно, с такой душевной теплотой, что и у меня, и у моих бойцов словно прибавилось сил на этой нелегкой дороге к передовой.
Встречный бой с танками
А дорога еще продолжала петлять среди соснового леса. Навстречу все чаще попадались машины с ранеными бойцами. Видны были их обмотанные бинтами головы, руки, ряды носилок, уставленных в кузовах машин. Двигались в тыл и одинокие повозки с ранеными красноармейцами.
Когда лес кончился, мою машину остановил командир в гимнастерке с четырьмя шпалами в петлицах:
— Поворачивайте назад! Там, за мостом, немецкая танковая колонна преследует нас!
Полковник взмахнул левой рукой — правая была забинтована и покоилась в согнутом положении на ремне, — показал направление, куда мы должны были развернуться. Где-то совсем близко разорвалось несколько снарядов.
Проехав не более пятисот метров, все машины и трактора с пушками свернули с дороги. До населенного пункта оставалось метров четыреста, и тут я заметил на спуске от деревни к мосту тяжелые танки противника. Впереди идущий танк остановился перед мостом, и это дало нам драгоценные секунды для развертывания орудия в сторону врага. Быстро, без суеты, все изготовились к стрельбе, и вот первым по головному танку выстрелило бронебойным снарядом орудие младшего сержанта Хрипко. Я оказался здесь в роли наводчика: не мог в эти секунды не встать к прицелу.
Тут же услышал голос Хрипко:
— Командир, головной танк горит!
Второй выстрел пришелся точно в машинное отделение второго танка — и тот запылал. Другие расчеты тоже успели сделать по выстрелу.
Обходя свои горящие машины, немцы открыли огонь по батарее. За ними показались бронетранспортеры с пехотой, и орудия Хрипко и Шуранова ударили по ним прямой наводкой.
Бой с танками длился несколько минут. Снаряды врага рвались по всей дороге, опушке леса. Орудие Хрипко замолчало.
— Что случилось? — кричу.
— Товарищ старший лейтенант, танки отошли назад, а нам ничего не видно — мешает вон та сосна, но до неё около ста метров.
— Пошлите спилить сосну и продолжайте огонь!
Я перебежал к орудию Шуранова, которое находилось от меня метрах в пятидесяти: только оно могло поразить отходящие танки. Но командир орудия ранен, наводчика оглушило разрывом снаряда…
— Шуранов, помоги навести! — прошу раненого командира орудия.
Шуранов очнулся, приподнял голову и заработал поворотным механизмом. Я навел орудие точно под башню.
— Огонь!
Выстрелов уже не слышу: в стволе второй снаряд, третий, четвертый…
Вижу пламя, дым, вижу, как вываливаются из люка танка немцы, а в этот момент загорается и четвертый танк. Не пойму отчего: ведь я по нему еще не стрелял. На прямой наводке у нас только два орудия. Значит, его подбил кто-то другой. Да это Хрипко справился с задачей: сосны, мешавшей ему стрелять, уже не было.
Когда Шуранов, наводчик и подносчик полностью включились в работу, наскоро перевязав Шуранову руку, я побежал опять к орудию Хрипко. Он не стрелял, а возился с затвором — заклинило гильзу. Рядом с ним незнакомый полковник. Откуда он?..
— Товарищ полковник, уходите! — обращаюсь к нему. — Вы мешаете здесь. У орудия неисправность.
— А что вы думаете, полковник никогда не был красноармейцем? — говорит он и пытается вместе с Хрипко удержать затвор в положении «открыто».
Когда гильза выпала, все вздохнули облегченно. Я — снова к прицелу.
По моей команде сделали еще два или три выстрела, а больше стрелять было нельзя: стало совсем темно от дыма.