Когда я рисую, то стараюсь просто подобрать цвета, соответствующие цвету или цветам, выбранным ранее, чтобы создать по возможности живую композицию красок и форм. В живописи я не разбрасываюсь. Во всех других случаях я уклоняюсь далеко от темы. Философствую, как в Коммерческом кафе.
Завтра я начну снова, если будет завтра (надеюсь). Я говорил, ты говорил, я повторяю, ты повторил. Ты повторишь. Как будто мне больше делать нечего. Но есть «Исповедь» святого Августина, начатая мною здесь... Я никогда не читал ее серьезно, целиком...
* * *
Почему эта женщина, имени которой я не называю, так ненавидит меня? И в то же время я друг почти всех ее друзей, даже некоторых ее учителей. Среди них есть люди, чей образ мыслей не чужд мне, не враждебен и которые уважают меня, неплохо ко мне относятся, не враждебны мне... Тогда почему?
Она избегает встреч со мной, так как мы общаемся с одними и теми же людьми. Говорят, она всесильна в моей области.
* * *
Чтобы писать, не нужно делать ничего, не писать ни роман, ни пьесу, ни эссе, ни речь!
Я пишу, потому что не должен писать. Не обязан. Я перестану писать, когда начну писать пьесу (которую, надеюсь, смогу и найду время написать).
Но сейчас, когда я любуюсь этим прекрасным садом и окружающим его парком и мне ничего не надо писать, я пишу... Пишу.
Пишите, пишите всегда, чтобы обогатить французский язык.
Я не должен шутить. Да нет, шутить нужно.
Шутки могут быть горькими, приятными, неприятными, любезными, жестокими, нежными, розовыми, черными, пугающими, успокаивающими, вежливыми, невежливыми, извращенными, честными, хорошо прочувствованными, плохо пахнущими, спокойными, выводящими из себя, грустными, веселыми, солеными, без соли, перчеными, медовыми, льстивыми, с горечью, банальными, оригинальными, нездоровыми, растворимыми, праздными, педантичными, скучными, беспокоящими, галлюцинирующими, реалистичными, ирреальными, смешными, обязывающими, необязывающими, сухими, сочными, благородными, буржуазными, народными, забавными, упрощенными, грустными, безумными, опасными, старомодными, модными, незначительными, воздушными, сдержанными... и т. д и т. п.
Расположить по порядку. Если вам некуда—а вам некуда—девать время. Вместо того чтобы читать, скажем, Агату Кристи.
* % %
Наступает ночь. Снова паника. Она такая хрупкая! Такая хрупкая, бедняжка, малышка моя. И я такой хрупкий!..
Опять думаю о Мари Франс. Бедняжка, она тоже.
* * *
Ожидается хороший денек. Небо ясное. Когда погода хорошая, это Небо дает нам обещание, знак поддержки и дружбы. В грозу Он сам дает нам понять, что Он здесь, почувствовать его силу.
Научной сверхрациональности, сверхрациональности науки противостоит то, что называют иррациональностью мира, людей, нашего поведения. Иррациональность гораздо сильнее рациональности, и наше поведение, наши ошибки подтверждают это. Мы не ведаем, что творим, мы думаем, что умеем и можем совершать поступки, которые приведут нас к определенной цели,— и поворачиваемся спиной к цели, делаем то, что не собирались делать, и приходим к противоположному— тому, что ни в коей мере не являлось нашей заветной целью, решением нашей бедной воли. Мы не властны над событиями, которые оборачиваются против нас. Я так часто говорил об этом, так часто писал, но мы не слышим самих себя, мы не можем делать этого, так как царствует иррациональность. Примеров тысячи: мы затеваем войны для спасения империй и проигрываем их; даже Жанна, несмотря на голоса, хотела создать великую католическую Францию — в результате во Франции атеизм; борцы за справедливость хотели построить общества справедливости, братства, свободы, а заложили основы несправедливости, еще больших привилегий, чем те, что они хотели уничтожить; вместо справедливости— мщение и наказание, возмездие, всякого рода охота на ведьм в Истории; вместо свободы — принуждение, тирания; они хотели дать независимость народам, но независимость не гарантирует гражданам индивидуальных свобод, другие же, новые «независимые» страны оказались оккупированными странами, в которых усиливающаяся эскалация лишь носит другое имя, принуждение провозглашается либерализацией, и «освобожденные» ими страны они превратили в оккупационные зоны; язык, который, как говорится, без костей (это наконец поняли), пытается оправдать их лицемерие, тиранию и т.д. Новшества, изобретенные для улучшения условий существования человечества, угрожают не миру во всем мире, не держащимся пока на земле свободам, а самому нашему существованию: мы не можем управлять ядерной энергией, недавно мы убедились в этом. Обо всем этом мы все знаем, все об этом знаем, это банальность — а раз говорят, что это банальность, то это будто уже не правда. Но многие из нас понимают, что отступать дальше нельзя, факты сильнее нас, мы катимся в пропасть, к самой большой мировой катастрофе, и знаем об этом, знаем — но, поскольку это банальность, тот, кто повторяет ее, выглядит жалко и примитивно...
Конечно, конечно, мы приближаемся к катастрофе, Великой катастрофе, несемся к ней по наклонной плоскости, и это все еще называют Прогрессом (слово «прогресс» произносит язык без костей).
Рациональность иррациональна: иррациональность ведет ее за руку.
Вся История всего лишь череда неудачных действий.
Я уже говорил, сто раз говорил об этом. Я не могу, впрочем, повторять все время одно и то же, и, если про-должаю говорить об этом, не зная, услышат ли меня в гомоне тысяч и тысяч голосов, говорящих, кричащих, объясняющих, что все идет хорошо, «политизирующих», я это говорю, потому что каждый день являет правду вперемешку с ложью, глупостью, ослеплением «умных» людей, которые показывают па меня пальцем: вот он, вот человек, отрицающий прогресс. Я запутался в собственных доводах...
Почему мы во власти демонических или иррациональных сил? Анализ, объективный психоанализ Истории или святой анализ, может быть, дали бы ответ на этот вопрос...
Иррациональность сильнее рациональности. Правда скрыта в иррациональном. Там мы и должны ее искать. Но, парадокс, мы можем искать ее только при помощи нашего ума, глупого ума, слепого ума, и, поскольку правда лежит в иррациональном, поскольку она eros et thanatos, добро (позитивное) и зло (негативное), отдадимся во власть добра, которое мы не пони-маем, отдадимся в Его власть, помолимся Ему об этом, помолимся Ему.
Добро и Зло, Танатос и Эрос, сражаются бок о бок... А мы в своем сознании не знаем (об этом говорили Фрейд и Юнг), кто победит: только Молитва поможет Эросу одержать победу, только любовь к Богу...
* * *
Мы снова приходим к Богу. Вера не вызывает теперь смеха. Бог снова дает знать о себе. Повторю слова Мальро: XXI век будет или не будет религиозным. Но кое-чего удалось добиться: становится все менее смешно верить в Бога. Принимать Его во внимание.
* * *
Этот нежнейший аромат кофе... Нам несут завтрак. Небо ясное... Здесь, во Франции, в Луаре... Здесь, в этом уголке, еще есть жизнь...
* * *
Происходит Великая Битва, и повсюду— в Космосе, и на земле, и на землях, и в Небесах. Происходит Великая Битва.
Она происходит и здесь, на нашей Земле, и на нашей Земле пройдет самый решающий Бой - между Великими Державами Небесными и Адскими. Я в центре Сражения, мы в самом центре схватки, и борьба на земле между крупными политическими силами за власть над миром - отражение Великой Битвы: то, что происходит там, отражается на нас... Может быть, это последний бой -не последний бой, на который надеялись коммунисты, а другой, уже начавшийся в глубине наших сердец, почему бы не сказать «наших душ» — в душе каждого из нас — у других, и в самой материи, разорванной, разъятой: мы видим это, чувствуем, расщепления, атомы, микрокосмос и макрокосмосы, а также войны, биологические, духовные, геологические, географические, Земли и Звезд, Звезд и Земли; в Невидимом, позволяющем увидеть доказательства этой битвы, следы, раны... это стало ясно, а началось с начала веков... и может еще продлиться (мы можем еще долго сохранять нейтральность на островке), но не больше определенного времени, а может быть, кто знает, не больше одного века? Или меньше? Век спустя все станет окончательно ясно.