Княгиня откинулась на спинку кресла, барабаня пальцами по столу. Она обдумывала ситуацию. Будучи тонким психологом, она. кажется, почувствовала, что я не вру.
— Хорошо, — наконец решила она. — Я вижу, что прямой допрос бесполезен. Ты слишком… сложный случай. Поэтому я сделаю тебе предложение, от которого ты не сможешь отказаться.
Она подняла руку, и Анна снова бесшумно подошла к столу.
— Анна, организуй нашему гостю нормальную одежду. Не эту… театральщину. Что-нибудь практичное. И машину. Пусть отвезет его в Академию.
Серьезно? Моя бровь невольно взлетела вверх.
— Вы… отпускаете меня?
— Разумеется, — она кивнула, словно это было в порядке вещей. — У тебя же экзамен. Я не какой-то монстр, чтобы мешать молодому человеку получать образование. Образование — это самое важное.
Она снова улыбнулась, и на этот раз в ее глазах плясали веселые, хищные искорки.
— Ты пойдешь на свой экзамен. Попытаешься вернуться к своей обычной, скучной жизни. Но очень скоро ты поймешь, что это невозможно. Тень Хирурга будет следовать за тобой по пятам. За тобой будут охотиться. Тебе будут угрожать. И в тот момент, когда ты окажешься на краю, когда тебе покажется, что выхода нет, ты вспомнишь обо мне. О моем предложении. И ты сам придешь ко мне. Не как пленник, а как партнер. И вот тогда мы поговорим по-настояшему.
Она протянула мне руку. Я, поколебавшись, пожал ее. Ее пальцы были холодными, как лед, но хватка — стальной.
— А до тех пор, Семен… — она не отпускала мою руку. — Можешь считать себя свободным. Почти.
Она кивнула на Анну.
— Анна будет твоим… куратором. И телохранителем. Она проследит, чтобы с тобой по дороге не случилось ничего… непредвиденного. А заодно напомнит тебе, что мое предложение все еще в силе. И да, твои друзья… пока что попользуются моим гостеприимством. Так что в твоих интересах выйти на контакт с… Ярославом. И расспросить его про Глубокое Хранилище.
Через полчаса я стоял у лифта, одетый в дорогие, но удобные черные джинсы и кашемировый свитер. От императорского халата не осталось и следа. Только пиксельная цензура под джинсами напоминала о недавнем безумии. Рядом со мной, как тень, стояла Анна в строгом брючном костюме.
— Господин, машина ждет, — сказала она своим безупречным голосом.
Двери лифта открылись. Я шагнул внутрь. Анна последовала за мной.
— Княгиня просила передать вам еще кое-что, — сказала она, когда лифт плавно поехал вниз.
— Что именно?
— Она сказала… — Анна на мгновение замялась, словно подбирая слова. — «Передай своему… внутреннему демону… что я с нетерпением жду нашей следующей встречи. И в следующий раз я буду готова к его… специфическому чувству юмора».
Я молчал всю дорогу до Академии. Город за окном бронированного лимузина жил своей жизнью. Студенты спешили на пары, аэрокары лениво плыли по своим трассам. Все казалось таким нормальным. Таким далеким от того мира, в котором я побывал.
Но я знал, что это лишь иллюзия…
Машина остановилась у ворот Академии.
— Мы приехали, господин, — сообщила Анна. — Я буду на связи. Если вам что-нибудь понадобится, просто нажмите эту кнопку.
Она протянула мне крошечный, похожий на запонку коммуникатор. Я молча взял его.
— Удачи на экзамене.
Я вышел из машины и полной грудью вдохнул прохладный утренний воздух. Дождь кончился. Над башнями Академии светило солнце. Впереди меня ждал профессор Шварц, кибер-этика и, возможно, самый сложный билет в моей жизни.
Глава 28
Эта игра стала личной
Палата в элитном медицинском центре «Серебряный Родник» не походила на больничную. Скорее, это был номер в пятизвездочном отеле, который страдал от мании стерильности. Воздух пах не лекарствами, а озоном и едва уловимым ароматом дорогих антисептиков. За панорамным бронированным окном раскинулся ночной город. Миллиарды огней мерцали внизу, словно рассыпанные драгоценности на черном бархате.
Князь Игорь Строганов лежал на медицинской кровати, которая стоила больше, чем годовой бюджет небольшого города. Он не выглядел как человек, который три дня назад находился на грани смерти. Да, его лицо было бледным, под глазами залегли тени. Десятки тончайших проводов и полупрозрачных трубок тянулись от его тела к бесшумно работающей аппаратуре. Но его взгляд… Взгляд был прежним. Острый, холодный, пронзительный. Взгляд сокола, который даже со сломанным крылом все еще видит с высоты каждую мышь в поле.