Но лучше относиться он от этого к Роману не стал, скорее, даже наоборот. Выходит, Кирилл и прочие «начинашки» для него просто обуза, с которой можно работать спустя рукава, а где-то еще делать «просто невероятные вещи». Получается, ему наплевать, что с ними со всеми будет. С тех пор на занятиях он вообще старался отвечать на все вопросы и подсказки Романа односложно, силясь самостоятельно вычислить систему, по которой появляются символы. Система же все ускользала от него, словно рыба из рук нерасторопного рыбака.
Один раз за это время ему позвонил отец. Спрашивал, как дела, и Кирилл сухо ответил, что нормально. Тот с преувеличенным энтузиазмом стал его хвалить. Говорил, что поузнавал еще о PICS, что у Кирилла огромное будущее, и он им гордится. Кирилл не стал ему говорить, что будущее его, похоже, закончится в первую же сессию.
С мамой и с Настеной он общался чаще, и ему было тяжело все время врать им и выдумывать. Он старался говорить обтекаемо: жаловался на то, что один предмет ему никак не дается, что он немного побаивается сессии, что задают чертовски много, что у него плохое настроение, и он плохо спит. При этом он догадывался, что все это звучит, как стандартные жалобы студента на жизнь, и никто из них не в силах понять, насколько тяжело ему на самом деле.
Мама в ответ тоже говорила общие слова: что нужно просто стараться, и все у него обязательно получится. Будешь готовиться хорошенько – сдашь. И ей совершенно невозможно было объяснить – впрочем, Кирилл и не пытался – что все это «готовиться хорошенько» к его случаю абсолютно не применимо, и что он или найдет этот чертов прототип, чем бы он ни был, или не найдет, и тогда всё.
Хуже того: в какой-то момент Кирилл обнаружил, что, долбясь головой о бетонную стену с этим поиском прототипа, он подзабросил остальные предметы, и теперь у него в «Lessons» мигают тревожными красными лампочками несколько самостоятельных работ, не сделанных с прошлой недели, а также две домашки по английскому. А кроме того нужно обязательно выучить к завтрашнему занятию несколько страниц «деструктивных сущностей», иначе Совин будет рвать и метать. Нужно было где-то взять лишние несколько часов в сутки на все это.
И на кухне, и в холле, и в коридорах учебного корпуса, и даже в душевой – где бы он ни встречал товарищей-первокурсников, тут же поднимался стон о том, как же так им задают столько всего, они же только что поступили, и неужели нельзя было сделать программу не такой жесткой? Что характерно, стоны эти слышал он не только от «начинашек», но и от продвинутой группы тоже.
Старшекурсники в ответ на это только многозначительно хмыкали, и говорили, что тяжело в учении – легко в гробу. И что лучше бы было первакам сказать спасибо за то, что их так дрючат сейчас, потому что дальше будет только жестче, и к этому надо быть готовыми.
Сами они при этом как-то умудрялись находить время на развлечения, особенно Вадик. Вообще, способность Вадика врываться куда-нибудь в самый неподходящий момент и закатывать гулянку – от которой при этом всем, затянутым в ее орбиту не удавалось отморозиться – вошла в кампусе в поговорку. «Ну, что ты, как Вадик!» – говорили человеку, который пришел не вовремя и тянет всех в загул, когда остальные готовятся к важной лабораторке.
Пару раз в орбиту праздника затягивало и Кирилла, но у него веселиться как-то не получалось, чаще он сидел мрачный и портил настроение окружающим. Вадик как-то посоветовал ему напиться и пойти в тренажерку – дескать, некоторым это помогает. Измененное состояние сознания и все такое…
Кирилл послушался, но ни одного символа так и не нашел, зато по выходе из Лабиринта его жестко вырвало прямо в тренажерке, так что пришлось там еще и прибираться, с ужасом думая о том, что кто-то может войти и застать его за этим занятием. А на следующее утро страшно болела голова, хотя, вроде, выпил он не так уж много.
Один раз за это время в кампус вновь явился насекомоподобный представитель Фонда. Он забрал двоих однокурсников Стравинского, и один из них, Игорь Мухин, назад уже не вернулся.
Кирилл об этом узнал, когда увидел в холле рыдающую навзрыд девушку, вокруг которой собрались люди со второго и третьего курса. Кто-то пытался неловко ее утешать, но, конечно, не особенно в этом преуспел. Другие просто смотрели в пол, у девчонок слезились глаза, кто-то уже достал бутылку водки.