– Всем так иногда кажется, – она чуть наклонила голову, внимательно взглянув на него. – Но я боюсь не этого. А того, что мне завтра выдадут принудительно синюю таблетку, и я отсюда уйду и все забуду.
– Может быть, это было бы к лучшему?
– Нет, ты что! Как ты можешь так говорить?! Да здесь единственное место, где можно сделать что-то для мира, где твои усилия на что-то влияют. Да нет, не на что-то… на все! Понимаешь: мы можем реально изменить мир! Разве нормально все то, что творится вокруг? Разве ты не видишь, что все летит куда-то в задницу?
– Какая разница, если через тридцать один год, или сколько там, всему миру все равно трындец?
– А кто тебе сказал, что это так? Я, между прочим, спрашивала Ольгу Михайловну насчет этого счетчика на табло. Знаешь, что она сказала? Что это расчетное время, вычисленное каким-то ИИ Фонда. Время, когда, по его расчетам, люди перестанут справляться с разрывами и система разбалансируется. При сохранении текущего тренда.
– Да? Я не знал, но если ИИ считает это неизбежным…
– При сохранении текущего тренда! – громко повторила Диана. Кирилл впервые видел ее такой: ее глаза горели, голос дрожал от волнения. – Понимаешь, что это значит? Что тренд может смениться. И кто его может сменить, если не мы? Может быть, именно у нас есть шанс? Мне хочется верить, что это так. Вот Женя говорит, что…
Она осеклась и покраснела.
– А может быть, нет, – Кирилл пожал плечами. – Может быть, мы просто упускаем шанс пожить, как люди? Может быть, нас просто хотят использовать для затыкания дырок в Глобальной Капсуле? Почему на четвертом курсе учится двенадцать человек, а на пятом – семь? Куда делся Мухин, и почему никто не хочет об этом говорить?
– А что значит «пожить, как люди»? – спросила она, похоже, начиная выходить из себя, что, кстати, на взгляд Кирилла, сделало ее еще красивее. – Разве не так делают люди? Не отдают свою жизнь, когда это нужно другим? Я, вот, знаю, что случилось с Мухиным.
– Да, и что?
– Он пожертвовал собой, чтоб закрыть большой разрыв. Есть такая опция. С третьего курса учат тому, как это сделать, если понадобится.
– Ну, слава богу, что только с третьего курса! Можно еще полтора годика пожить, если, конечно, меня не выгонят и не убьют!
Он вскочил с дивана, выматерился, и отвесил шутовской поклон кому-то несуществующему, кто мог бы смотреть на них с пустого дивана на другом конце холла. Он сам не знал, что на него нашло. Должно быть, все раздражение последних дней выплеснулось из него разом.
– Мне не нравится твой настрой, – Диана поморщилась. – Может быть, из-за этого ты и не находишь прототип.
– Из-за чего? Из-за того, что не хочу закрывать грудью очередной разрыв? А чего ради? Мне медаль за это дадут? Да меня никто не вспомнит, как и Мухина. Вон, портрет его повисел на мониторе один день, и все, хватит, можно снова рейтинг повесить. Подумаешь, дело большое – человек погиб. Похер, пляшем. Стоило четыре года учиться, чтобы потом сдохнуть.
– Он думал, что стоило, – твердо сказала Диана. – А тебе надо понять, чего ты вообще хочешь. Если тебе все здесь не нравится, то ты знаешь, где дверь. А если ты найдешь что-то, ради чего захочешь здесь остаться, то тогда, наверное, найдешь и свой прототип. Ладно, я пойду.
Она поднялась и, не оборачиваясь, выбежала прямо под дождь и понеслась в сторону кампуса, и ее роскошные волосы развивались при этом на ветру, даже несмотря на то, что тут же намокли.
– Я знаю, ради чего… ради кого я хочу здесь остаться, – пробормотал Кирилл ей вслед. – Толку-то…
Глава 8
Занятие по физре, как обычно, приносило боль и чувство унижения. На дворе был октябрь, но еще не совсем похолодало, и день был хоть и прохладным, но солнечным. Пользуясь этим, Михалыч выгнал группу бежать кросс вокруг учебного корпуса по дорожке, которая то терялась среди сосен, превращаясь в извилистую тропинку, то снова выныривала на лужайку и становясь красивой мощеной дорожкой. Сам он при этом с секундомером в руках строго контролировал процесс.