Вы не слушаете. А если слушаете, то не понимаете того, что услышали. Подлинное нравственное удовлетворение невозможно купить за деньги. Это чувство неповторимо ни с чем, к нему приходят через преодоления. Через воспаленные прихоти сознания, недоступные другим. Через усердную работу над собой, через лишения. Это то единственное, что отличает человека от обезьяны, выделяет его из массы других хомосапиенсов. Ради этого, и только ради этого стоит жить. «Но семья…» - заикнетесь опять вы. «И ваша семья тоже отправится вслед за вами в Ад!» - отвечу вам я, прежде чем опустить топор вниз. Нет, семья… Семья это нечто другое. Некий… Некий парадокс, аномалия, не вписывающаяся в рамки ни одной из приличных классификаций. Семью тоже за деньги не купишь. Однако…
Вы удивитесь, но без семьи можно прожить и ничего с тобой смертельного не случится. А вот без любимого дела… А-а, такой номер не прокатит. Процесс деградации неуловимо поглотит и сожрет вас с потрохами, так и знайте. Жизнь станет рутиной, превратится в никчемное существование ради существования. Тут и спорить нечего. Так что семья не так уж и важна. Это я вам как знаток дела говорю. А вот любимое дело…
Видите ли, какая штука: я потерял память. Ничего о себе не помню. Я не помню, как оказался в незнакомом мне городе. Я не помню места своей прежней работы. Я не помню кличку собаки, если она у меня и была когда-то. Я не помню адрес своего дома. Номера кредиток. Не помню, есть ли у меня жена и дети. Я ничего не помню. И знаете что? Мне это и не нужно вспоминать. Я не хочу этого вспоминать. Нет проблем, нет и забот? Верно. Но тут проблема в другом…
Как известно, память просто так не теряют. Потере памяти всегда предшествует некое событие. Несчастный случай! Фен и розетка? Вряд ли. Все же в себя я пришел практически голым посреди незнакомого города, а не в ванной. Разряд молнии? Да ну, бросьте. Сосулька, ускоренная свободным падением с пятого этажа? Ну, череп у меня целенький, да и лето на дворе. Тогда, может и не было никакого несчастного случая?
Кто-то и зачем-то все подстроил. Да-а-а… И я непременно выясню кто это сделал. А потом… О, что я с ним сделаю, что сделаю…
Переломать половину костей и выпотрошить еще живого. О! Помним, умеем и не забываем: искусство требует жертв. Обожаю высшее искусство.
51.3772.128.118
-Гребаная амнезия. – прошипел я, рассматривая медленно проплывающие по запотевшему стеклу несуществующие цифры.
-Да не парься так, Джимми, не грузи себя! Сейчас приедем, подлатаем тебя. Полечишься, все за государственный счет, будешь как новенький. – потрепал меня за плечо темнокожий санитар. Один из двух конвоиров, не считая еще пары полицейских, расположившихся на переднем сидении бобика за решеткой. Мерзкий полицейский бобик, в нем слишком сильно укачивает, хочется блевать. Но я настолько голоден…
-Да, Майк дело говорит: в здоровом теле – здоровый дух. И тебе не придется есть голубей, кормят там хорошо, три раза в день. Даже полдник дают! Все по высшему разряду, тебе понравится. Кстати, Джимми, так зачем ты все-таки съел тех голубей в парке?
Напарник вислобрюхого толстячка устало вздохнул и уныло уставился в запотевшее окно полицейского бобика. Я улыбнулся, представив, как буду разбирать своих конвоиров по запчастям.
-У тебя память настолько плоха или ты кретин?
-Да я просто понять не могу, Джимми, зачем нужно было есть голубей? – снова задал свой дурацкий вопрос аппетитно пахнущий толстячок.
Джимми… Что за дурацкое имя. Меня не так зовут, я в этом уверен. Вот только бы вспомнить как…
-За тем же, зачем и ты ешь каждый день: я был голоден. Говорил же уже. И Майку говорил. И психиатру в полицейском участке говорил. И наряду полиции, задержавшему меня ранее по этой же причине, говорил. Эти ублюдки попросили меня предъявить документы, представляешь?
-Не каждый день голубей в парке едят на виду у молодых мамочек. – флегматично заметил Майк.
-Тут не поспоришь. Но просто понимаешь, когда ты почти абсолютно голый и у тебя спрашивают про документы… Складывается впечатление, что они думают, что ты хранишь их в заднице.
-И поэтому ты сломал нос офицеру полиции?
-Само как-то получилось, рука дернулась. Так-то горло хотел вырвать. – попробовал пожать я плечами. Тем временем бобик завернул на Гарден-стрит, где благополучно встал в пробку. – И кстати, придурок, а почему ты меня зовешь Джимми?
-А как тебе бы хотелось? – спросил толстяк, отправив в рот очередной шоколадный пончик из пачки. Хлебобулочное изделие изрядно почему-то пованивало просрочкой.
-Ну, я даже не зна-а-а-ю. Почему, к примеру, не Макс Рокатански, все равно же в психушку едем?