Вы удивитесь, но без семьи можно прожить и ничего с тобой смертельного не случится. А вот без любимого дела… А-а, такой номер не прокатит. Процесс деградации неуловимо поглотит и сожрет вас с потрохами, так и знайте. Жизнь станет рутиной, превратится в никчемное существование ради существования. Тут и спорить нечего. Так что семья не так уж и важна. Это я вам как знаток дела говорю. А вот любимое дело…
Видите ли, какая штука: я потерял память. Ничего о себе не помню. Я не помню, как оказался в незнакомом мне городе. Я не помню места своей прежней работы. Я не помню кличку собаки, если она у меня и была когда-то. Я не помню адрес своего дома. Номера кредиток. Не помню, есть ли у меня жена и дети. Я ничего не помню. И знаете что? Мне это и не нужно вспоминать. Я не хочу этого вспоминать. Нет проблем, нет и забот? Верно. Но тут проблема в другом… Любимое дело? О да-а-а, кое-что с ним определенно имеет связь в этой мутной истории.
Как известно, память просто так не теряют. Потере памяти всегда предшествует некое событие. Несчастный случай! Фен и розетка? Вряд ли. Все же в себя я пришел практически голым посреди незнакомого города, а не в ванной. Разряд молнии? Да ну, бросьте. Сосулька, ускоренная свободным падением с пятого этажа? Ну, череп у меня целенький, да и лето на дворе. Тогда, может и не было никакого несчастного случая?
Кто-то и зачем-то все подстроил. Да-а-а… И я непременно выясню кто это сделал. А потом… О, что я с ним сделаю, что сделаю…
Переломать половину костей и выпотрошить еще живого перед нависным зеркалом, предварительно введя подопытному в вену что-нибудь веселое, дабы не отрубился в процессе любования собой: искусство требует жертв. Обожаю высшее искусство.
51.3772.128.118
-Гребаная амнезия. – прошипел я, рассматривая медленно проплывающие по запотевшему стеклу несуществующие цифры.
-Да не парься так, Джимми, не грузи себя! Сейчас приедем, подлатаем тебя. Полечишься, все за государственный счет, будешь как новенький. – потрепал меня за плечо темнокожий санитар. Один из двух конвоиров, не считая еще пары полицейских, расположившихся на переднем сидении бобика за решеткой. Мерзкий полицейский бобик, в нем слишком сильно укачивает, хочется блевать. Но я настолько голоден…
-Да, Майк дело говорит: в здоровом теле – здоровый дух. И тебе не придется есть голубей, кормят там хорошо, три раза в день. Даже полдник дают! Все по высшему разряду, тебе понравится. Кстати, Джимми, так зачем ты все-таки съел тех голубей в парке?
Напарник вислобрюхого толстячка устало вздохнул и уныло уставился в запотевшее окно полицейского бобика. Я улыбнулся, представив, как буду разбирать своих конвоиров по запчастям.
-У тебя память настолько плоха или ты кретин?
-Да я просто понять не могу, Джимми, зачем нужно было есть голубей? – снова задал свой дурацкий вопрос аппетитно пахнущий толстячок.
Джимми… Что за дурацкое имя. Меня не так зовут, я в этом уверен. Вот только бы вспомнить как…
-За тем же, зачем и ты ешь каждый день: я был голоден. Говорил же уже. И Майку говорил. И психиатру в полицейском участке говорил. И наряду полиции, задержавшему меня ранее по этой же причине, говорил. Между прочим, эти ублюдки попросили меня предъявить документы, представляешь?
-Не каждый день голубей в парке едят на виду у молодых мамочек. – флегматично заметил Майк.
-Тут не поспоришь. Но просто понимаешь, когда ты почти абсолютно голый и у тебя спрашивают про документы… Складывается впечатление, что они думают, что ты хранишь их в заднице.
-И поэтому ты сломал нос офицеру полиции?
-Само как-то получилось, рука дернулась. Так-то горло хотел вырвать. – посетовал я. Тем временем бобик завернул на Гарден-стрит, где благополучно встал в пробку. – И кстати, придурок, а почему ты меня зовешь Джимми?
-А как тебе бы хотелось? – спросил толстяк, отправив в рот очередной шоколадный пончик из пачки. Хлебобулочное изделие изрядно почему-то пованивало просрочкой.