— Я вижу, ты ранен, Берриан, — сказал Хур Хан и отбросил щит, — нападай и пусть нас рассудит судьба, — до встречи с Примой, он наверняка сказал бы «пусть нас рассудят боги», но девушка посеяла зерна сомнения в душе повелителя эльфов, поэтому он промолчал про богов.
Изменник ничего не ответил, а просто сделал молниеносный выпад мечом. Хоть и раненый, Берриан представлял собой смертельно опасного врага, он не зря являлся обладателем самоцветной уздечки. Его стремительный удар едва не достиг своей цели, если бы Хур Хан не сделал шаг в сторону, он пал бы с пробитой насквозь грудью.
Несколько минут поединщики яростно рубились, при этом, сначала атаковал Берриан а его противник только защищался. НАконец. воин поэт понял что происходит. Его просто изматывали, пользуясь его ранением. С каждой минутой, с каждым ударом и движением у него оставалось всё меньше и меньше шансов на победу, еще чуть чуть и сил совсем не останется. Собрав волю в кулак и стиснув зубы Берриан пошёл в последнюю атаку. Или она увенчается успехом или он умрёт.
Изменник атаковал, ничуть не заботясь о защите, пару раз он даже едва не достал своего врага. НО вс же не достал и окончательно выдохся.
— Сдайся, Берриан. Всё кончено!
— Никогда! Я не доставлю тебе такой радости, — закричал он, — ты не убьёшь меня, проклятый Хур Хан!! И никто из твоих прихвостней не сделает это! Я сам!
С диким, нечеловеческим криком он отбросил меч и вытащил из-за пояса длинный нож, которым перерезал себе горло. Кровь потоком хлынула на его панцирь, изменник сделал пару шагов в сторону своего врага и рухнул как подкошенный.
Хур Хан нагнулся и посмотрел в лицо мертвого врага, затем он обратился к его сторонникам:
— Ваш предводитель, тот, кто расколол Народ много лет назад, мертв. Вы слышали мои слова. Все кто хочет, могут уйти мы не будем вас задерживать. Остальные могут вернуться и снова стать частью Народа. Время мести вражды прошло, настало время примирения. Битва окончена. Давайте хранить павших.
И битва действительно была окончена. Вчерашние враги вместе хоронили убитых, вместе оказывали помощь раненым. Из двадцати тысяч воинов Берриана, погибли больше двенадцати, включая и его братьев, чуть более семи сотен предпочли уйти. Остальные вняли словам Хур Хана и пошли под его руку.
Так закончилась вражда, длиной в полтора столетия. Дочери повелителя эльфов были, наконец, отомщены.
Через четыре дня к лагерю Хур Хана вышли передовые отряды пехоты, которую Гюнтер когда-то отправил с Беррианом. По пятам за ними шло войско короля Штирии, который после ухода эльфийской кавалерии решил что настало время высунуться из своего замка.
Правителя Штирии, Вацлава второго, нельзя было назвать трусом, нет скорее осторожным. Вот и сейчас, когда войско Берриана пересекло границы его страны, король Вацлав предпочёл не делать ничего, а просто ждать. А вот когда стало ясно, кто победит, тут то он и выступил.
Вацлаву казалось что его план прост и удачен. Когда эльфы начнут резать оставшиеся силы бывшего короля Гюнтера, он ударит по остезийцам в спину и тем заслужит благодарность новых хозяев Остейзии. Но этот план остался не реализованным.
Хур Хан не просто так остался на месте, нет он именно ждал. Клаудиус практически сразу доставил в его лагерь телепортационную платформу и когда бывшме солдаты Гюнтера вышли к лагерю их встретила целая делегация: Королева Бабетта, Железная Дева и другие руковолители Остейзии.
Естественно, никакой битвы не получилось, все тридцать тысяч заново присягнули своей королеве. Которая затем тут же провела переговоры с Вацлавом, вернее она присутствовала на них, а говорила снова Прима.
Хур Хан пересёк границу Штирии с тридцатью тысячами войска, а вернулся со ста двадцатью. Спустя месяц после начала войны под рукой у Примы оказалось больше трёхсот тысяч, а еще пятьдесят шло из Нордмара. Как и предполагалось, князь Крутояр замирился, наконец, со своими северными родичами и вместе они выступили на соединение с армией Примы.
Триста шестьдесят тысяч. Такой армии Запад еще не знал. Армия пяти королей, так назвали её, выступила на восток, отправившись в величайший поход в истории Пангеи.
— Встань, Игнатий, и вы Френсис и Фредерик, встаньте. Я не мой отец, мне не нужны эти проявления верноподданнической верности, — голос императора Максимиллиана Третьего, единовластного правителя сильнейшего государства на планете совершенно не соответствовал его титулу.