— Нет, спасибо. Обойдусь.
Солнце стояло в зените, и я только сейчас задалась вопросом, зачем нам понадобилась экскурсия именно в первый день моего приезда. И в самое пекло. Выудив из рюкзака кепку, я натянула её на голову, хоть как–то защищаясь от нежелательной возможности получить солнечный удар. Тени практически не было, солнце отражалось отовсюду. От горячего потрескавшегося асфальта, ярких, покрытых разнообразными граффити стен, а их тут было на удивление много. Практически каждая стена оказалась разрисованной. Самые разнообразные рисунки, как по мне, даже не несущие никакого смысла. На одной — огромный попугай в шляпе, а справа от него человеческие следы. На другой стене заброшенного и лишенного крыши дома — невероятно красивый океан и большие валуны, из которых пробиваются цветы, похожие на ромашки, а над берегом узенькая качель, подвешенная на ветку развесистого дерева. Посмотреть было на что. Глаза тут и там выискивали замысловатые рисунки, и становилось интересно, что же авторы хотели ими донести. Или они просто накуриваются, а потом их тянет на творчество?
— Пришли. — Мы остановились у низенького ярко—красного домика. С виду ничем не лучше дома Эльвиры, разве только шторки на окне были более серыми и рваными. Пока Эля тарабанила в дверь и кричала при этом что–то на испанском, я снова глазела по сторонам. Дома всех цветов радуги находились впритык друг к другу, и создавали удивительную картину. Если не присматриваться к каждому, то казалось, что находишься внутри домика с витражами. Красные, зеленые, желтые, голубые, оранжевые. Удивительная картина, пока глаз не падает на крыши или не всматривается в стены. Все было настолько разбито и убого, что становилось больно за эту забытую миром красоту. Немного денег от властей — и из этого места можно было бы сделать еще одну достопримечательность Сан Хуана. От туристов бы отбоя не было! Но нет, жители против, их все устраивает и так! И помощь им ничья не требуется! Это их дом, и туристы пусть валят куда подальше, сказала мне как–то Эля.
— Que te trague la tierra! ( Чтоб ты провалилась! — исп.) Дверь мне вынесешь, marmoset (Обезьянка — исп.)! — послышался из дома мужской голос. — Я в душе был! — дверь распахнулась, и перед нами вырос парень, занявший собой весь проем. С одним лишь полотенцем на бедрах. Я застыла, неприлично глазея, неспособная оторвать взгляд от капель, путешествующих вниз по длинным кучерявым волосам, прямо по накачанной груди. Его глаза метают молнии в сторону Эльвиры, а потом перемещаются на меня, и взгляд становится более дружественным, я бы даже сказала, хитрым. Против воли, мои взгляд оторвался от четко очерченного лица, с пухлыми губами, и соскользнул куда–то вниз, туда, где спешили оказаться капли. Ироничный смешок отрезвил меня, а пинок локтем под ребра от подруги, еще больше.
— Ауч! — зашипела я, оторвавшись от бронзового тела.
— На что ты пялишься, чика? Там смотреть–то не на что! — фыркнула Эля, и толкнув в грудь парня, без спроса зашла внутрь. Я же улыбнулась, и смущенно прошла следом за ней, стараясь больше не глазеть на него.
— Что значит не на что? Еще как есть! Показать?
— НЕТ! — ответили мы хором, и я выдохнула с облегчением, когда он ушел в соседнюю комнату.
— Эта молчунья — моя Эми! Я тебе про нее говорила! Помнишь? — крикнула Эля, пока доставала из его холодильника молоко. Хлебнула прям из бутылки и поставила обратно.
— Помню, конечно! Я — Пабло. Дайте мне пять минут и выдвигаемся! — послышалось из комнаты.
— Приятно познакомиться! — мой голос тоже, наконец, прорезался. Не привыкла я к стольким полуголым испанцам за одно утро. Может через недельку–другую буду воспринимать их как Эля. Одетый парень — это то же самое, что и раздетый! Да, точно! Надо свыкнуться с этой мыслью.
Пабло оказался веселым и открытым парнем, точь в точь таким же, как Эльвира. Они словно брат и сестра. Похожие и внешностью, и манерой общения! За полчаса, которые мы ехали, они успели три раза поругаться, послать друг друга матом, и снова помириться. Пабло говорил, что знает эту обезьянку с трех лет, и что все детство она его доставала, гоняясь за ним по дворам и требуя показать его «пипиньдик». Я смеялась до колик в животе от их перепалок, и поняла, что такими и должны быть настоящие друзья. Говорят друг другу все прямо, не задумываясь, все так легко и просто, но почему–то создалось впечатление, что и в трудную минуту они не бросают друг друга.
Высадив нас на улице Fortaleza, Пабло покатил по своим делам, а я, наконец, вооружившись айфоном, начала снимать все подряд. Каждый дом с испанскими балконами, сувенирные лавки, в которых продавалось все, что только можно и нельзя — маски, костюмы, футболки с названием страны и ее флагом, кепки, магниты, ручки и множество всякой ерунды, которая, в итоге, будет валяться где – нибудь дома, ненужная и позабытая, пылиться на полке или в ящике комода. Именно поэтому я ничего там не купила, лучше потом найду то, что станет дорого сердцу за время пребывания на острове. И оно же станет напоминанием о первом месяце моей самостоятельной взрослой жизни за границей.
— Вы с Пабло друзья? — спросила я, когда мы спускались вниз по улице Fortaleza. Она была достаточно узкой, машины проезжали только в один ряд, а впереди, как раз куда мы и спускались, красовалась огромная светло–голубая крепость.
— Я бы сказала, мы больше, чем друзья.
— Встречаетесь? — немного удивилась я, потому как манера их общения не создавала впечатления, что они пара.
— Нет. — Качнула головой Эля. Скорее, как брат и сестра. Он помогал мне и бабуле. В очень многом. Когда в доме что–то ломается, он чинит, а иногда даже помогает материально. Я же вытаскивала его из наркотической зависимости, когда его мать умерла.
— Ого, — вырвалось у меня. — Наверное, это было невероятно сложно. Потерять близкого человека — это худшее, что может произойти.
— Да уж. Его ломало дико. Он очень любил мать, а когда ее не стало, просто отключился и покатился в самую пропасть, — с грустью произнесла Эля. — Что я только не делала. И ревела, и моталась за ним по городу во всякие притоны. И откачивала. А потом психанула, и закрыла его дома на несколько дней. Это было жестоко, я знаю, но по—другому нельзя было. Спустя какое–то время, переселила его к нам. Бабуля помогала. Мы заставляли его пахать с нами на рынке, чтобы у него не было ни одной свободной минуты, загружали работой до самой ночи. Не помню, сколько это длилось, но спустя время, он начал снова оживать. А потом вернулся тот Паблито, которого я знала раньше. Смешной, прикольный, теплый и жизнерадостный. — Я слушала, и понимала, насколько близки эти двое. Как много делают друг для друга. Это так ценно — найти человека, который даже в самую сложную минуту будет рядом. Они счастливцы… Эля вздохнула, а я поняла, что пора сворачивать тему. Не хочу, чтобы моя булочка грустила.
— Это что за здание такое? — кивнула я головой в сторону голубой крепости, к которой мы как раз подошли.
— Резиденция президента! Только на экскурсию меня не тяни, я там сдохну от скуки! — предупредила Эля, откусывая вафлю от только что купленного ванильного мороженого в стаканчике.
— Почему? Мне кажется, там должно быть очень красиво! Выглядит, во всяком случае, шикарно! Не совсем похоже на современное здание.
— Конечно, оно было построено в 1540 году.
— Ого, это ж сколько здесь президентов жило?
— Какая разница? — засмеялась Эля. — Или ты себе квартирку присматриваешь, и интересуешься, много ли было квартиросъемщиков до тебя?
— Нууу, такую квартирку я бы потянула, если бы моим папой был Рокфеллер, а мой — обычный тренер баскетбольной команды, — засмеялась я в ответ.
— А у вас, типа, дом меньше? Судя по фоткам, не на много. — Эля доела мороженое и теперь облизывала пальцы, смешно при этом причмокивая.
— Меньше раз в пять. Приедешь ко мне и увидишь! — пообещала я.
— Ага, я там потеряюсь, сто пудов! Будешь потом меня искать с навигатором! Блин, я есть хочу! — захныкала подруга. — Время обедать, и мой бедный желудок требует чего–то большего, чем мороженое!