— Ничего. Все наладится, — убежденно сказал Егор. — Еще будем праздновать мамины дни рождения по-настоящему, дома, все вместе!
Позавтракав, они принарядились и отправились в больницу.
На Егоре было пальто цвета маренго, мягкая шляпа, белоснежная рубашка, галстук светлого тона, отлично выглаженные брюки, начищенные до блеска туфли… Глядя на этого франта, никто бы и не поверил, что пальто свое он носит четвертый год, шляпу — второй сезон, а костюм уже однажды перелицован. Туфли Егор тоже практически не снашивал — Елена Ивановна говорила, что у него легкая походка.
Иное дело было с Ваней: обувь на нем буквально горела, штаны рвались по шву и где придется, плечи пальто вечно были обтерты о стены. Егор часто говорил матери: «Как только этот тип входит в дом — в ту же секунду что-нибудь падает, валится, срывается с гвоздя, на котором сто лет висело. Он еще не успевает ничего сделать, а оно само падает!..»
В больнице та же санитарка, теперь они знали, что зовут ее тетя Катя, приняла от них цветы и записку, в которой они поздравляли мать с днем рожденья и сообщали, что у них все хорошо, как писал Егор: «Все идет своим ходом».
Через полчаса тетя Катя вынесла сложенный вчетверо листок бумаги. Егор развернул его, они с трудом разобрали написанные карандашом каракули:
«Дорогие дети, мучаюсь я ужасно и который день на кислороде. Боли страшные. Все ночи, что провела здесь, никак не могу заснуть. Но вы не расстраивайтесь из-за меня. Все будет хорошо. Егорушка, смотри за Ваней. Кушайте хорошенько. Прислали ли мою зарплату? Говорят, никакой желтухи у меня нет и меня снова переведут в старую больницу. Целую вас, дорогие мои дети. Мама».
— Неужели, правда, нет желтухи? — растерянно спросил Егор тетю Катю.
— Нету, миленький, нету. Я же сразу сказала: не наша она. А мамочка у вас какая хорошая, какая добрая, душа-человек! Она мне все про вашу жизнь рассказывает, одна таких молодцов подняла… Вы не уходите, Анастасия Петровна, врач наш, хотела вас повидать, она скоро освободится, придет. Посидите тут.
Они сели и молча стали ждать врача. Ваня видел, как у Егора под тонкой, смуглой кожей ходят на скулах желваки, ему стало не по себе, он знал, желваки эти — дурной знак: Егор, если его довести, ни перед чем не остановится.
Перед глазами встала сцена, случившаяся лет семь назад, Ваня ходил тогда в старшую группу детсада, а Егор заканчивал восьмой класс. Как-то, в начале весны, Егор забрал его из детсада чуть раньше обычного, и они пошли к Елене Ивановне на работу, просто так, от нечего делать. Было приятно прогуляться под первым солнышком. Домой возвращались втроем, по улицам бежали ручьи, и настроите была праздничное. На перекрестке, у винницы — их было много в городе, привязался к ним верзила лет сорока, небритый, в грязной клеенчатой куртке.
— Дамочка, обожди, — окликнул он Елену Ивановну.
— Пойдемте быстрей, дети, не надо связываться. — Елена Ивановна взяла под руку дернувшегося было Егора, прибавила шагу.
— Обожди! Эй!
Ваня испуганно оглянулся. Верзила нагонял их, щекастое лицо с мутными, красными глазами нависло над Ваней, и ему показалось, что душные полы клеенчатой куртки вот-вот накроют его с головой.
— Мама! — жалобно пискнул Ваня, изо всех сил уцепился за пальто матери.
— Что вам надо! Вы напугаете ребенка! — Елена Ивановна резко остановилась.
И тут пьяный выругался. Елена Ивановна побелела от гнева. У Егора под тонкой кожей заходили на скулах желваки. Пьяный шагнул к Елене Ивановне, но оступился, одна нога соскользнула с тротуара в желтым поток талого снега, верзила потерял равновесие, в ту же секунду Егор кинулся на него, сшиб с ног. Пьяный грохнулся навзничь. Наверное, в первый момент он потерял сознание, а Егор бросился на него сверху, вцепился в горло, стал остервенело душить. Желтый поток воды обтекал верзилу, тот хрипел, беспомощно бил по воде руками. Быстро собралась толпа, появился милиционер. Егора пытались оттащить от верзилы, но он брыкался, кусался и ни на секунду не выпускал из рук его горла.
Когда Егора наконец оторвали, верзила сучил ногами, потом рассказывали, что его едва привели в чувство.
Домой их доставили в милицейской машине. Егора целый вечер отпаивали валерьянкой, ночью у него поднялась температура до сорока; он провалялся в постели дней десять…
И сейчас, глядя на Егоровы желваки, Ваня испугался за брата.
Серая дверь неслышно отворилась, из нее вышла молоденькая черноглазая девушка с ямочками на щеках.