Впрочем, такое предположение выглядело, пожалуй, чересчур заносчивым со стороны Андрея. То есть не исключено, что неуправляемость Бекасова сыграла какую-то роль в потере им режима наибольшего благоприятствования, но главная причина коренилась совсем-совсем в ином…
Уяснил ее Андрей не сразу.
В последние дни к Трифотиной зачастила Ирина Кречетова, у которой тоже вызревала юбилейная книжка. Неонилла Александровна принимала авторессу с приторной доброжелательностью, они о чем-то чуть ли не ворковали справа от Андрея; потом стали периодически исчезать из редакции, а возвращались чем-то возбужденные, склеротически розовые, утрачивая обоюдную умиленность, и не слишком удачно пытались это скрыть.
Не то чтобы Андрей специально следил за всей этой их взаимной психофизиологией, но коль уж рядом она пульсировала, волей-неволей что-то в глаза и уши бросалось.
Однажды, в отсутствие Трифотиной, взвинченная неизвестно чем Кречетова чересчур экспансивно заговорила с Андреем о кассете, которую он строгал; потом, без видимой логики, с неким надрывом спросила, а не хотел ли бы он стать редактором ее книги. А когда он, растерявшись, пробормотал что-то невнятное: мол, не ему это решать, – она вдруг сбивчиво принялась рассказывать, что навещала в больнице Бекасова, что он очень плох, предполагают самое худшее, что у него ужасно раздулся живот, весь твердый, что он и вставать уже не может и жутко переживает, как его книга…
После этого разговора Андрей пристальней заинтересовался «делом Бекасова» и, улучив момент, полистал забытый Лошаковой на столе план выпуска будущего года. И что же?.. Как это ни поразительно, фамилии Бекасова он там вообще не обнаружил.
Так вот в чем фокус-то! Они узнали, что человек обречен, а раз так, то проку с него ноль, и, значит, долой его из плана! Есть живые, нужные, на что-то пригодные – чтоб их использовать, а этот – уже труха?.. Ну, молодцы ребята!
Ладно, какой он никакой, Бекасов, но мужик талантливый, выживет или помрет, не от нас зависит. Но пусть он узнает о том, что в Провинциздате его уже похоронили.
И в один из очередных визитов Кречетовой Андрей, как бы невзначай, как бы упоминая о чем-то мимолетном и малосущественном, при встрече с ней на лестничной площадке равнодушно поведал:
– Вы знаете, Ирина Петровна, а ведь книги Мартына Николаевича в плане нет.
Глава пятая. 1 августа 1985 года (время служебное)
1
Уподобив мир театру, а людей актёрам, Шекспир, однако, не определил жанра, в котором развивается жизненная драма – то ли полагая это очевидным, то ли подразумевая присутствие в ней всех без исключения. Находя справедливым оба предположения, Андрей для себя, в рабочем, так сказать, порядке, считал главным жизненным жанром трагикомедию и всегда, как от вкусового провала, кисло морщился, ежели в ней прорезались элементы мелодрамы. Он с недоверием относился ко всяким там роковым случайностям, счастливым совпадениям и прочим её аксессуарам. В то же время он знал, что у Бога всего много, а значит, допускал и сугубо мелодраматические изгибы судьбы. Именно таким узлом нелюбимого жанра стал для Андрея день 1 августа 1985 года, когда, по его расчётам, истекал срок ответа издательства с оценкой его доработанной рукописи.
Ровно в восемь тридцать Андрей вошёл в кабинет директора и молча положил перед ним заготовленный документ:
Директору
Провинцеградского книжного издательства
Н. С. Слепченко
редактора детской и художественной
литературы Амарина А. Л.
Докладная
30 ноября 1984 года мною была предложена издательству рукопись книги рассказов объемом 7 авторских листов. После того как я уведомил Вас об этом, она была вручена старшему редактору редакции детской и художественной литературы К. П. Лошаковой. Нормативные сроки прохождения рукописи были нарушены, однако после моего вторичного обращения к Вам и Вашего личного вмешательства дело сдвинулось с мертвой точки: рукопись была прочитана К. П. Лошаковой и отрецензирована писателями М. Н. Бекасовым и Д. К. Мурым. Обе рецензии одобрительные. К. П. Лошакова объявила мне, что видит в рукописи книгу, и определила конкретно ее содержание: повесть и 3 рассказа общим объемом до 6 учетно-издательских листов. Я попросил К. П. Лошакову дать мне письменное редакторское заключение. 18 мая 1985 года К. П. Лошакова в беседе со мной зачитала основные положения черновых набросков редзаключения (машинописный текст его так и не был мною получен), вернула первый экземпляр рукописи с редакторскими пометками на полях и высказала свои требования по доработке. Хотя с большей частью замечаний я не был согласен, тем не менее, с целью найти возможность компромиссного решения, я произвел доработку и выполнил большинство требований старшего редактора.