– Андрей Леонидович, – произнесла она с пружинящей мягкостью, – нам нужно с вами поговорить.
– Пожалуйста, – с готовностью отозвался он.
– Идите поближе, – пригласила она, жестом указывая на кресло рядом со своим столом. «Это ещё зачем? – не понял он. – Для пущей задушевности разве?» Но причин для отказа не было, и он занял предложенное ему место; правда, уселся не на сиденье, откуда ему пришлось бы сворачивать набок шею, чтоб видеть собеседницу, а на подлокотник – поза не очень удобная, зато головой вертеть не надо.
Не успел он приспособиться к этой почти акробатической позе, как дверь распахнулась и в комнату реактивным снарядом влетела Хухмина. Лицо её выражало неподдельный ужас.
– Камила Павловна, вы заключали договор с Рэем Брэдбери? – простонала она, задыхаясь.
Лошакова раскрыла рот и усиленно захлопала веками.
– Как с Рэем Брэдбери?.. С переводчиком, вы хотите сказать?.. – растерянно пролепетала она.
– Да не с переводчиком! С автором! Он к нам пришёл и требует гонорар!
– Но ведь он… давно умер?.. – неуверенно возразила Лошакова и с надеждой повернулась к Андрею: может, тот что-то понял?..
– Я, признаться, не слышал, чтобы Рэй Брэдбери умер. Надеюсь, что он в добром здравии. Но вот насчёт того, что он сам пожаловал за гонораром, я, откровенно говоря, сомневаюсь, – деликатно высказался Андрей и закусил губу, чтоб не рассмеяться: речь шла не иначе как о том чокнутом, с которым он столкнулся на лестнице.
– Да он у нас в бухгалтерии сидит! – завопила Хухмина, – вот его заявление. – Она протянула Лошаковой какую-то бумажку.
Через плечо начальницы Андрей прочитал:
Прошу выдать гонорар за мою книгу «451° по Фарен-Гейту».
Рэй Брэдбери.
«Чегой-то он Фаренгейта через дефис изобразил? – удивился Андрей. – А, ну да: на обложке ж перенос – вот он и перекатал один к одному».
До Лошаковой, наконец, что-то дошло.
– Елена Борисовна, да это какой-то жулик! Гоните его в шею!
– Но он же сказал, что это он Рэй Брэдбери! – не сдавалась Хухмина.
– А если он скажет, что Пушкин?! – вспылила Лошакова.
– Так что же делать? – всплеснула руками Хухмина.
– Елена Борисовна, а вы у него документы спросите, – посоветовал Андрей.
Хухмина непонимающе взглянула на Андрея, потом в глазах у неё мелькнул проблеск мысли, и она рванулась к двери…
Происшествие несколько разрядило предгрозовую атмосферу в редакции. Лошакова даже слегка повеселела, и Андрей расслабился.
– Андрей Леонидович, – совсем уж добродушным тоном продолжила прерванный разговор Лошакова, – скажите, что вы против меня имеете?
Андрей на секунду задумался, прежде чем ответить на этот неожиданный вопрос, и, видно, этого времени оказалось мало, чтобы обдумать все нюансы ответа и возможные его последствия, а из привычки к точности он начал не с самого главного и существенного (то есть с принципиального своего несогласия с той политикой, которую проводит Лошакова как заведующая редакцией художественной литературы, тиражируя серость и посредственность и отвергая всё самобытное и незаурядное), а в хронологической, что ли, последовательности. Это была тактическая ошибка, которая обошлась ему дорого, но мог ли он предусмотреть всё заранее?..
– Я против вас ничего не имею, Камила Павловна, скорее, это вы что-то против меня имеете, если судить по вашему отношению к моей рукописи.
Лошакова изобразила непонимание, и он стал подробнее объяснять, что имеет в виду:
– Вы получили рукопись и удосужились прочитать её только после моего обращения к директору, нарушив нормативные сроки прохождения; вы, имея две одобрительные рецензии, предъявили мне требования по доработке, с которыми я не был согласен, а когда я всё-таки их выполнил, снова на неопределённый срок отложили её в долгий ящик. Могу ли я расценивать всё это иначе, как нежелание издавать мою книжку?..
– Так, значит, всё дело в вашей книжке? – как бы уясняя что-то для себя, уточнила Лошакова.
– Да нет, не только, конечно, в книжке. С этого просто всё началось. По отношению ко мне я увидел, как вообще обращаются в Провинциздате с начинающими авторами – морочат им голову, какие-то нелепые требования предъявляют. Разве только во мне дело! А, например, Корзинкин? Год назад напечатали повесть – всем хороша была, а теперь зачем-то заставили переделывать – где ж тут логика… Графоманов всяких плодите, бездарного Казорезова терпите. Мало того, что эту жуткую «Мурь» издали, которую ни один нормальный человек читать не будет, – так теперь с «Ломбардом» этим: Главк и тот потребовал из плана исключить, а вы ему на какое-то пересоставление отдаёте…