Глава седьмая. Осенние перипетии
1
Ай да Сырнева! Такой дерзости Андрей от нее не ожидал.
Хотя Лошакова, во избежание осложнений, сама повезла в столицу документы о собственном награждении, к ее возвращению сливки провинциздатского общества кипели и бродили одновременно. Сначала Андрей не понимал, чем объясняется мышиное снованье из норы в нору то Монаховой к Шрайберу, то Викентьевой к Монаховой, то всех их троих друг к другу. Осторожно радостный настрой вернувшейся Лошаковой за четверть часа сменился трагическим выражением оскорбленной добродетели.
Взвинченная Сырнева металась по коридору, все старались обходить ее стороной; на Андрея она не смотрела, видно, переживая, что подставила его под удар. Но распиравшее ее возбуждение пересилило неловкость, и она все-таки поймала его, когда он курил на балкончике.
– Ну, Андрей Леонидович, разворошила я осиное гнездо. Что теперь со мной сделают!.. Только вы никому не говорите – ведь вы никому не скажете… – молящим тоном то ли утверждала она, то ли спрашивала.
– Вероника Сергеевна, я не знаю, о чем вы; разумеется, передавать я никому ничего не стану, но в общем-то, может быть, мне и не нужно знать ваши тайны, – все-таки его раздражала болезненная лихорадочность поведения Сырневой, она явно была человеком неуравновешенным, и в принципе он отнюдь не мечтал стать ее поверенным, хотя, конечно, любопытно было узнать, что же происходит в конторе.
– Нет, вы должны знать! – горячо воскликнула она, испугавшись, что он не захочет ее слушать: новость была такова, что ею необходимо было с кем-нибудь поделиться, – только вы никому-никому ни словечка, а то меня живьем съедят. Я позвонила Сермяжному, секретарю апкома по идеологии, и все-все ему высказала. Ой, как было страшно! Представляете, Суицидов болеет, и Оля-секретарша пустила меня в его кабинет… Андрей Леонидович, вы никому не проговоритесь?
– Нет, конечно.
– И я набрала Сермяжного по вертушке. Он так на меня кричал: откуда вы звоните, кто вы такая; но я ему сказала, что, если он меня не выслушает, я буду обращаться в Комитет. И я все-все ему выложила: про это награждение Лошаковой, про то, как провалили юбилейные издания. Он опять стал требовать, откуда я звоню, но я не сознавалась: просто, говорю, сотрудница. «Ладно, – буркнул, – я разберусь, не звоните больше и никуда не пишите». И вот вчера как все засуетились! Собрали партбюро, Шрайберу замечание за притупление бдительности, что подписал представление к награде, а Зоя Ивановна в кусты – она ни при чем, была в это время в отпуске, хотя, я знаю, они все вместе ее представляли. А Сермяжный звонил в Москву, документы возвращают, не будет ей награды! Ой, что они теперь со мной сделают!..
– Но они же не знают про ваш звонок.
– Все они знают – на кого ж им еще думать. Так что ж, Андрей Леонидович, это и все? Ладно, награды ее лишили, но отвечать кто-то должен за все наши безобразия? А как же те, кто представлял ее к награде – они так и останутся безнаказанными? Нет, я все равно буду писать в Комитет!..
2
Рабочие дни августа плавились в одуряющей жаре. Лошакова после возвращения из столицы старалась не замечать Андрея, а когда он все-таки спросил, какое же решение принято по его рукописи, сухо ответила, что ее включили в резерв плана будущего года, который будет уточняться в октябре. Это могло означать, что он достиг желанной цели, хотя, зная уже цену лошаковским словам, конечно, предвидел возможность очередного неведомого подвоха, но сейчас, вероятно, это был максимум того, чего он мог добиться, а до октября оставалось совсем немного времени.
Сырнева несколько дней стеснялась заговорить с Андреем, но дольше не выдержала и призналась, что все-таки отправила письмо в Комитет.
Тем временем Казорезов принес «пересоставленную и доработанную» рукопись. Пресловутый «Ломбард» был заменен незнакомой Андрею повестью, другая перекочевала сюда из прежней рукописи, добавилась кипа рассказов, а весь «кирпич» получил замысловатое название «Плешивый овраг».
На что он надеется? – не мог понять Андрей. Уж казалось бы, ясней ясного сказано в главковской бумаге: «рукопись из плана исключить, позицию считать резервной». Однако Лошакова заявила, в ответ на недоуменный вопрос Андрея, что Главк Главком, а Казорезов – видный подонский писатель, который имеет полное право выпустить к своему пятидесятилетнему юбилею книгу; что в Провинциздате и раньше бывали случаи, когда Главк не рекомендовал издавать, а Провинциздат, подходя требовательно и в то же время заботливо к автору, добивался улучшения рукописи и книга все-таки выходила; что так же следует поступить и в случае с Казорезовым – нужно умелой редактурой помочь автору устранить недостатки и обеспечить высокое качество будущей книги.