«Глубокоуважаемая товарищ (Как там ее фамилия? Ого! Уж не псевдоним ли?!) Златокудрова!
Мы внимательно изучили рукопись Вашей поэмы «Я с Россией говорю» и благодарим за внимание к нашему издательству. Ваше поэтическое произведение подкупает искренне выраженными патриотическими чувствами, глубоким пониманием важности воспитания нашей молодежи в духе коммунистических идей. К сожалению, не всегда для выражения этих идей Вам удается найти соответствующую художественную форму. Нередко в Ваших поэтических строках не выдержан выбранный Вами стихотворный размер, не всегда соблюдены общепринятые правила рифмовки, имеется немалое количество орфографических и пунктуационных ошибок, не соблюдаются стилистические нормы. Поэтому мы вынуждены сделать вывод, что Ваша рукопись не обладает достаточными художественными достоинствами, которые позволили бы рекомендовать ее для издания в виде книги.
Рукопись возвращаем.
С пожеланиями творческих успехов – редактор А. Л. Амарин.
Он отнес письмо для перепечатки в машбюро и по пути подумал: так ли уж радикально продукция, предложенная Казорезовым, отличается от безобидной галиматьи «детского врача»? Ему вдруг до тошноты не захотелось тратить время и умственную энергию на пространное редзаключение. Есть ведь четкое указание Главка. Так? Лошакова не желает по каким-то причинам (личная заинтересованность?) это указание выполнять, то есть нарушает дисциплинарные требования. Стало быть, он обязан обратиться к ее непосредственному начальнику – главному редактору. Ладно, коль пришлось заняться сегодня писанием бюрократических бумаг, несложно сочинить еще одну.
Он вернулся за свой рабочий стол и быстренько набросал:
«Главному редактору
Провинцеградского книжного издательства
тов. В. И. Цибуле
редактора редакции детской и художественной литературы
А. Л. Амарина
Докладная
Ввиду того, что стоящая в моем декабрьском графике сдачи рукописей в производственный отдел рукопись А. Казорезова «Ломбард-1», согласно письму начальника Главка И. Г. Горбатого № 06-2213-16/97 от 28.03.85, подлежит исключению из плана выпуска литературы на 1986 год, прошу дать мне разъяснение, какою рукописью она будет заменена, чтобы я мог выполнить нормозадание IV квартала.
15.08.85 А.Л. Амарин».
Цибуля бегло просмотрел бумагу, равнодушно кивнул и отложил в сторону. «Ага, – сделал для себя вывод Андрей: – Он не спешит. А я тем более». И с легким сердцем вернулся к собственной рукописи.
4
Через неделю Андрея вызвали к директору.
Он завозился с бумагами, пряча следы своего «преступления». Не раз убеждался, что все лежащее на столе считается предназначенным для всеобщего обозрения.
Директор по обыкновению щелкал костяшками счет, закусив от усердия фильтр сигареты. Он молча указал Андрею на стул, занес в толстенную конторскую книгу результаты своих вычислений и задал вопрос:
– Как сейчас складываются ваши отношения с Камилой Павловной?
– Да вроде нормально.
– А с книгой Казорезова?
– Готовлю редзаключение.
– Это хорошо. Камила Павловна планирует ее на выход в декабрьский график.
– Как раз по этому поводу я писал докладную главному редактору. Я не понимаю: как можно включать в график выхода работу, которую вышестоящее руководство приказало исключить из плана.
Андрей чуть было не сказал, что его редзаключение должно как раз-таки воспрепятствовать выходу книги, но вовремя притормозил.
– Я читал вашу докладную. Там вы ссылаетесь на его забракованную Главком прежнюю рукопись. Сейчас он представил новую, доработанную. А у нас тут и своего руководства хватает. План принят на правлении краевой писательской организации, утвержден в апкоме… раз уж вы у нас редактором работаете, должны наше положение понимать… – Он помолчал и вдруг выдал неожиданную фразу: – Подонскую литературу надо любить.
– Да я как-то привык любить настоящую, – не удержался от реплики Андрей.
Дир посмотрел на него взглядом, выражавшим намек на сочувствие.
– Вы ж вот тоже хотите книжку у нас издать?.. А как мы можем пойти вам навстречу, если вы со всей писательской организацией испортите отношения?
«Ясненько, – сообразил Андрей. – Как говорится, баш на баш. Вы нам, мы вам».