– Что ж мне – все подряд в печать подписывать? Для чего тогда вообще нужен редактор?
– Как для чего?! – всплеснул руками дир. – Да чтобы помогать автору! Ведь у нас по советской конституции любой человек иметь право писать и печататься. А мы, идеологические работники, обязаны в этом содействовать. Одно дело – рукописи из самотека: там нужно строже подходить к отбору. А в писательской организации профессиональные литераторы. Как же мы можем отказать им в издании? Но и к самодеятельным авторам нужно относиться бережно, деликатно. Не давать им повода заявлять, что мы зажимаем свободу слова. А тут на вас очередная жалоба поступила. Вот, ознакомьтесь. – Он подал Андрею распечатанное письмо.
Карандашом, на покрытом масляными пятнами листке бумаги, было написано:
«К несчастью, я и мое поколение в основном не получили высшего образования, но в силу природного дарования я пишу стихи и сценарии. Мои произведения глубоконравственные, политически и идеологически осмысленны, дальновидные и одновременно вызывают живой интерес людей разных поколений.
Но в моих работах с глубоким политическим, экономическим и идеологическим смыслом есть грамматические ошибки. Это, конечно, существенный недостаток, но учитывая обстоятельства войны, наша партия расширила права, дала возможность публиковать стихи самодеятельных поэтов. Партия учла и отклонения самодеятельных поэтов от стилистики литинститутов (которых, кстати, до революции не было, и далеко не все может быть полезным вынесенное из литинститута).
О наличии у нас грамматических ошибок правительство знает хорошо. В основу расширения публикаций заложены высоконравственные, политически, экономически, идеологически выдержанные произведения, зовущие людей к раздумьям, к борьбе за чистоту идей, за мир, за добро, во имя жизни на Земле. Произведения должны у читателя вызывать чувство сопереживания и действия ума и мышц. Мои произведения вполне отвечают этим требованиям.
Партия хорошо знает исток наших бед и проблем в образовании, понимает нас и делает все, чтобы дарование наше нашло отражение в жизни. Наличие грамматических ошибок в рукописях предусмотрено даже законом и штатом корректоров.
А стилистика – пустое рифмование для формы, подвергнуто резкой критике. Главное мысль. И лучше автора никто не знает, почему пренебрегая стилистикой, автор выкладывает глубокий смысл в каждое слово, увеличивая глубину мысли.
Действия редактора расцениваю как безнравственный выпад, злоупотребление служебным положением и глубокую безидейную политическую близорукость.
Вы придерживаетесь стилистики, усвоенной в высшем учебном заведении для рифмы, а партия подвергла ее резкой критике.
На проспекте Первой Конной армии группе скучающей молодежи я предложила свое стихотворение для разминки ума. Ребята стояли с потухшими взглядами, озлобленно высмеивали прохожих. Я смело подошла к ним.
Видели бы вы эти глаза. Они вспыхнули как факелы при чтении этих стихов. А потом страстно выдохнули: «Вот здорово!». И посыпались вопросы: «А где их можно почитать? В какой книге?» Когда я ответила, нет моего сборника… в адрес издательства было высказано немало злых, недобрых выражений.
Сквозь соблазны россиянином ты будь!
Ребята попросили переписать эти стихи. И я с удовольствием разрешила переписать.
А поэтому поэму «Я с Россией говорю» я теперь обязательно передам в политбюро ЦК КПСС… И лопнет вся ваша ложь…
Златокудрова М. Д.»
– Никифор Данилович! – возмутился Андрей. – Да разве вы сами не видите, что у этой дамы явно не все дома. Я написал ей обтекаемый стандартный ответ, как всем типичным графоманам: что, мол, спасибо за внимание к нашему издательству, но рукопись не обладает достаточными художественными достоинствами, чтобы обрести форму книги… Все очень вежливо и деликатно…
– А теперь мы должны реагировать на жалобу. А то ведь она и впрямь по инстанциям начнет писать. Вот и подумайте, как ей ответить…
Андрей подумал – и не нашел ничего лучшего, чем посоветовать обратиться в редакции газет и журналов. А еще он понял, что как ни крути, а заканчивать редзаключение на «Плешивый овраг» придется. Но спешить он не станет: есть же нормативные сроки рассмотрения доработанной рукописи. Так что времени у него вагон.
5
А через три дня чугунная дверь проводила его гулким прощальным салютом, и весь сентябрь Андрей провел на вольной воле, почти не вспоминая о Провинциздате. Оставим за кадром его полет в столицу, когда и в накопительном отсеке аэропорта, и под иллюминатором в салоне он продолжал на ходу шлифовать абзацы и строки новых своих рассказов; его поход в знаменитое издательство, где по-прежнему доброжелательный, хотя и как обычно спешащий по неотложным делам зав-благодетель заверил, что все нормально, книга не за горами, уже назначен ее редактор; возвращение, новый перелет – в Крым, ласку Южного берега… Не будем живописать все эти праздничные события, поскольку они отвлекут нас от сюжета, в котором, как нетрудно догадаться, близятся новые крутые виражи…