Бегло высветим лишь два эпизода в столице.
Когда Андрей с другом-критиком обедали в ресторане Дома литераторов, к ним за столик подсел тот известный прозаик, чьи переданные другом слова о десяти годах предстоящей борьбы послужили напутствием Андрею в самом начале пути в литературу. Звали его Анатолий. Он с первого взгляда вызывал доверие и симпатию своей интеллигентностью, внутренним и внешним достоинством, несуетливостью и основательностью в словах и манерах. Новый знакомый подробно расспросил Андрея о ходе его дел в издательстве, заметил, что такое удачное и перспективное начало выпадает далеко не каждому, а позднее, в разговоре с другом, отозвался об Андрее как о человеке «крепком и талантливом». А еще посоветовал непременно встретиться с назначенным ему редактором. Выполнить этот совет Андрею, увы, не удалось: бархатный сезон – не только у него отпускная пора.
Второй же эпизод касался провинциздатских баталий. Андрей захватил с собой черновик редзаключения на «Плешивый овраг», чтобы показать другу-критику. И тот, прочитавши, скептически почесал в затылке и резюмировал:
– Да, конечно, все тут правильно, все справедливо… Но стоит ли связываться со всей этой бандой? Не лучше ли найти обтекаемый вариант, чтобы не ставить под удар судьбу собственной книги – да и вообще свою судьбу в Провинциздате.
– Скорее всего, ты прав, – ответил тогда Андрей.
Но когда он, загорелый, взбодренный морем, надышавшийся крымскими ароматами, с ощущением восстановленных душевных сил, вернулся домой… первое, что он сделал перед возвращением на работу, – отпечатал на машинке беловой вариант редзаключения, а переступив на следующее утро порог редакции, положил самый отчетливый экземпляр на стол Камилы Павловны Лошаковой.
6
То ли заряд отпускной энергии действовал, то ли просто хрустальный октябрь так благотворно контрастировал с удручающим августовским зноем, но даже атмосфера в Провинциздате показалась Андрею не такой гнетущей.
Лошакова встретила его появление со сдержанной неприязнью; Трифотина – с подчеркнутой радостью; Туляковшин же только равнодушно кивнул, не отрываясь от своего дела.
Радость Трифотиной проявилась еще рельефнее, когда они в обеденный перерыв остались в редакции вдвоем. Неонилла Александровна торжественно доложила ему, что ей поручили работу над рукописью его книги.
– Какая шикарная проза! – воскликнула она. – Почти как у Федора Абрамова.
Почему-то, какие бы дифирамбы ни пела ему эта дама, Андрей всегда сомневался: искренни ли они? Конечно, как и любой автор, он «покупался» на похвалы им написанному, но даже с учетом такой слабины в полной мере Трифотиной не доверял. Больше заинтересовала его другая история, поведанная редактрисой. Оказывается, пока он отсутствовал, Лошакова задумала некую реорганизацию:
– Надо, говорит, оздоровить обстановку в коллективе. А для этого рассадить редакторов попарно: ее с Туляковшиным, а нас с вами, Андрей Леонидович. Ходила с этой идеей к директору. Тот, конечно, ее затюкал: как это – по другим редакциям, что ли, рассаживать? Кто ж на такое согласится? Так ничем и кончилось.
Сказанное Трифотиной подтвердила и заведующая производственным отделом Ольга Петровна Грошева. Это была дама высокая и статная, несмотря на худобу; в овале лица прорисовывалось у нее нечто лошадиное, а во взгляде – что-то собачье, нет, не в ругательном, а в буквальном значении этого слова: похожее на то выражение, что можно увидеть у провинившейся собаки, заискивающей перед хозяином; а в общем она была довольно миловидной, хотя и несколько отцветшей. Рассказала она и о других любопытных событиях, его касающихся. Пока он был в отпуске, состоялось отчетно-перевыборное партийное собрание. Монахова попросила заменить ее на посту секретаря партбюро: в феврале ей исполняется семьдесят лет – и она решила, наконец, уйти на пенсию. Секретарем выбрали Неустоева. Кроме того, в повестке дня стоял вопрос о моральном климате в коллективе редакции детской и художественной литературы. Докладывала Викентьева. По ее словам, все дело в редакторе Амарине, который нарушает производственную дисциплину и – дословно: «просто терроризирует Камилу Павловну».