Укоризненно чмокая, она потребовала от него коренной переделки того самого рассказа, который он летом, скрипя зубами, дорабатывал в соответствии с указаниями Лошаковой. Ситуация действительно складывалась нелепая. С одной стороны, Андрей понимал, что дописанные тогда страницы слабые и неудачные, а с другой – они же как бы теперь считаются одобренными старшим редактором. Ну, уберет он их, потом рукопись снова попадет на контроль к Лошаковой – и что тогда? Какой-то пинг-понг получается! Он попытался, сбивчиво и сумбурно, объяснить двусмысленность положения Трифотиной, но та или в самом деле ничего не поняла, или сделала вид, или же просто-напросто не захотела понять. Но как бы там ни было, а противоречие оказалось практически неразрешимым. Более того, Лошакова, заметив, что Неонилла Александровна плотно занята Андреевой рукописью, громогласно объявила, что книга Амарина хотя и стоит в проекте плана будущего года, но редактору работать над ней преждевременно, так как предварительно ее должен обсудить редсовет по прозе.
Вот так сюрпризец! Новая палка в колесо!
Система редсоветов была еще одной странностью издательской жизни. Казалось бы, в штате Провинциздата квалифицированный редакторский состав (о чем с гордостью заявлял когда-то на Дне качества Шрайбер), мало того – каждая рукопись еще и рецензировалась нанятыми для этой цели людьми со стороны (чаще всего членами Союза писателей, для которых это служило неплохим подспорьем к гонорарам), так нет же – зачем-то понадобилось, чтобы планируемые к изданию рукописи получали еще и предварительную общественную, так сказать, оценку – этим самым редсоветом.
В работе поэтического редсовета Андрею уже поучаствовал. В ряду других там обсуждалась и вытащенная им на свет Божий рукопись друга-поэта. Она, кстати, получила одобрительные отзывы от «ребят с Пушкинского» (так называли в обиходе членов писательского союза, расположенного на одноименном бульваре) – и что же? Да ничего! Выяснилось, что Бледенко категорически запретил включать ее в проект плана. Какая ж цена тогда этому общественному органу?
А одобрительной оценки своей рукописи от имеющегося состава редсовета по прозе, куда входили не только явные союзники Васильев и Дед (впрочем, Дед сейчас хворал, и его вряд ли будут тревожить); не только имевшие с ним прежде дело Золотарев, Суперлоцкий, Мурый, но и все еще сомнительный Кныш, и уж бесспорно настроенный против Казорезов, – Андрей вряд ли мог ожидать. Однако ж деваться некуда – пусть обсуждают, коли так принято.
9
Послепраздничная неделя выдалась куда веселее самих праздников. Сначала она подарила Андрею дистанционную поддержку друга. В «Литеженедельнике» вышла его статья о молодой критике, где первым в ряду перспективных авторов Подонья значился Андрей Амарин. В Провинциздате наверняка читали эту статью, но никаких откликов Андрею услышать не привелось. Зато в писательской организации она вызвала ого-го какой резонанс, но узнал об этом он не сразу, а лишь после редсовета.
Но еще важнее оказалась новость, полученная от Анатолия. Столичный редактор, даже не читая переданную ему рецензию, объявил: коли такой видный писатель рекомендует Амарина и считает, что после доработки рассказы готовы к публикации, то книга Андрея будет включена в план наступившего года… А через несколько дней он получил конверт увеличенного формата, откуда выпал первый в его жизни издательский договор! Так что на этом фоне редсовет становился мелочью, не заслуживающей внимания.
Однако результат обсуждения на редсовете превзошел его самые оптимистические прогнозы: все – исключая, естественно, Казорезова – единодушно высказались за скорейшее издание его книжки, причем в большем, чем представил автор сборника, объеме. Казорезову же пришлось вроде как оправдываться перед остальными: мол, он в свое время рецензировал рукопись и менять мнение не может из принципа.
– Да все понятно, Анемуша, – лениво ответил ему за всех Кныш, и на том процедура закончилась.
Когда остальные разошлись, у Андрея состоялся разговор с задержавшимся специально Васильевым. Они вышли на лестничную площадку.
– Ну что, Андрей Леонидович, вас можно поздравить? Сплошные удачи. На каждом шагу только и слышишь – Амарин, Амарин…
– Спасибо на добром слове, – озадаченно отозвался Андрей. – Но я не совсем понимаю…
– Так у нас же вчера в Союзе собрание было. Петр Власович целую речь посвятил вашей личности.
– С какой такой радости?
– Статья вашего друга о провинциальной критике с упоминанием имени Амарина вызвала болезненный ажиотаж в нашей среде. Товарищ Бледенко, причем в присутствии высоких курирующих персон, громогласно возмущался этой статьей и сыпал грозные филиппики в адрес всех упомянутых лиц, но главным образом – в ваш.