– Да сам-то я, работая в коллективе сравнительно недавно, просто-напросто не знал многих фактов, известных мне теперь. Вероника Сергеевна меня просветила. А самое главное – моего мнения ни по этому вопросу, ни по каким-либо другим никто и не спрашивал. Теперь у меня другой очень серьезный вопрос – о партийной ответственности. В письме говорится, что все юбилейные издания вышли с нарушением графиков. Это подтвердилось при разборе дела. Должен ли кто-то нести за это ответственность? Я не могу согласиться с выводами товарища Мухоловкина о том, что никто не виноват. Так не бывает. И Комитет требует от каждого из нас нести персональную ответственность за порученное дело. И уж тем более, я никак не могу объяснить письмо Сырневой какими-то якобы существующими личными счетами с Лошаковой, на что намекала тут товарищ Викентьева.
– Я не намекала! – возмутилась та.
– Правильно! Я неточно выразился: не намекали, а выдали открытым текстом. Теперь о самом, на мой взгляд, интересном моменте. Подтвердился изложенный в письме факт о привлечении к составительской работе родной сестры Лошаковой. Товарищ Мухоловкин назвал этот факт «неэтичным». Что это за нежная такая формулировочка? Я не могу с ней согласиться. Речь идет о денежных выплатах. Партийная оценка этого факта может быть выражена словосочетанием «злоупотребление служебным положением». А это явление не только недопустимое, но и несовместимое со званием коммуниста. Так нас учит партия.
– Для меня партия дело святое! – завопила, вскочив с места, Лошакова.
– Оно и видно, – кивнул Андрей. Камила Павловна попыталась что-то еще выкрикнуть, но Андрей повысил голос и заглушил начальницу: – Тем не менее, ни администрация, ни партийное бюро на факты злоупотребления служебным положением со стороны товарища Лошаковой никак не реагировали. Почему?.. – Он сделал эффектную паузу и обвел глазами аудиторию. Тишина стояла зловещая, а духота стала угнетающей. – Да потому, что это кое-кому невыгодно. – Кивок влево от трибуны, в сторону президиума. – Ведь случай с Лошаковой далеко не единичный в издательстве. Вот в течение одного года Камила Павловна, как уже говорилось, сама оказывается составителем, выпускает книгу своего отца, подписывает договор на составительство с родной сестрой. Так она ж не одна такая! Если посмотреть договоры последних лет, то можно обнаружить, что в качестве составителей выступают жена главного редактора коммуниста Цибули, автором является дочь старшего редактора коммуниста Монаховой, в качестве художника-оформителя подвизается сын редактора, заместителя секретаря партбюро Викентьевой… – Взгляд Андрея упал на сидящего наклонившись вперед, будто его вот-вот стошнит, Шрайбера, лицо которого выражало тоскливый ужас. А ведь о нем-то ни слова не было сказано! То ли он ожидал услышать и свою фамилию, то ли, напротив: ничего не знал о происходящем, и теперь у него открылись глаза… – Все это свидетельствует о том, – продолжил Андрей после небольшой заминки, – что для ряда сотрудников издательства оно стало своего рода кормушкой. Дело, конечно, житейское. Еще классик умилился: «Ну как не порадеть родному человечку!». Но можно ли это признать в наши дни нормальным явлением, и должен ли кто-либо нести за это ответственность? – Андрей выразительно посмотрел на Мухоловкина, на других сидящих в президиуме… понял, что вопрос задал риторического свойства, и ему опять стало скучно. – Короче, – обрубил он сам себя: – Я считаю, что факты, изложенные в письме Вероники Сергеевны, в основном подтвердились и они, безусловно, требуют вмешательства вышестоящих инстанций в дело наведения порядка в коллективе издательства.
Не успел он вернуться на свое место, как к трибуне бросилась старшая машинистка Свекольникова.
– После выступления Амарина не выступить нельзя, – зачастила она. – Меня очень возмутило выступление Амарина. Я ветеран труда, работаю в издательстве почти двадцать семь лет, и за все это время я не увидела в делах администрации и партбюро неблаговидных дел, что якобы у нас такая обстановка в издательстве, которая требует вмешательства вышестоящих инстанций. Вы, Андрей Леонидович, недавно в издательстве, а уже сделали такие выводы. Вы даже о писателях делаете свои выводы. Вот когда мы печатали рукопись Скрипника, вы высказали в машбюро такое мнение: была бы ваша воля, вы такого писателя не подпустили бы к издательству и на сто метров. Слышать такое мнение от редактора было очень неприятно и странно. А вопросы, изложенные в письме Сырневой, это наши внутренние издательские дела, которые можно и нужно было решить, выяснить в коллективе, а не писать в Комитет. Вы, Вероника Сергеевна, никогда не выступаете на собраниях, и для меня ваше письмо в Комитет непонятно… – закончила Виктория Ксенофонтовна и с молниеносной быстротой – так же, как она и работала, вернулась на свое место.