Один молодой солдатик, совсем ещё зелёный, сидя у жаркого костра, сушил промокшие ноги и матерился на чём стоял свет: на свою нелёгкую службу, правительство, командование, буферную зону, погоду, многоногих хищных тварей, да и слякоти досталось. От разлома Подмосковья до разлома на выход Веги было всего ничего — 130 километров. На дороге Жизни приблизительно каждые пятнадцать километров стояла перевалочная база. Всего таких охраняемых конвоем стоянок было семь. К каждой такой стоянке была прикомандирована своя рота солдат и такая же рота конвоя. Командованием был создан человеческий конвейер по перемещению полезного груза до разлома Веги. Приходилось перемещать на себе всё, от продовольственного питания до новых научн-исследовательских приборов. После дневного тяжёлого перехода вымотанные в конец солдаты сдавали кладовщику по описи донесенный ими груз, после чего их кормили горячим ужином, приготовленным на полевой кухне, и усталые заезженные солдатики грелись и сушились возле железной дровяной печи, рассказывая страшные небылицы. Ночные переходы по буферу были строжайше запрещены командованием в целях безопасности. И таких вот горе-солдат конвой за глаза называл просто – «верблюды». Правда, на кухне кормили солдат кашей с мясом, правительство не скупилось даже на диковинные фрукты, бананы и горячее какао. Каждая такая командировка длилась для новобранца один месяц. Тридцать дней в буферной зоне, тридцать дней отдыха в Подмосковье. Вот и толпились в тёплых брезентовых палатках военнослужащие РФ в свободное вечернее время, отдыхая от тягостей службы.
— Костян! Ты чё сегодня такой хмурый?
— Не могу больше, ноги промокли, да и мозоль натёр... — солдатик выгнулся и постарался рассмотреть свою сверкнувшую в полумраке пятку. — Быстрей бы просохло… достала эта слякоть. Пальцы уже, как у лягушки.
— Смотри в царевну не превратись… — в палатке раздался дружный солдатский хохот.
— Ещё одна такая неделя дождей, и я растаю, как снеговик.
— А я лучше в буфере останусь, мне нравится… чем на эти рожи в штабе смотреть, да плац по утрам мести.
— Вот и оставайся… — буркнул солдат, — а мне сырость противопоказана. У нас в Астрахани отродясь столько дождей не было. Да и сколько можно… уже третий месяц мучаемся как ишаки. Хоть бы на скорую руку рельсы кинули да поезд пустили или дрезину. Тормоза…
— Если вы, молодой человек, не заметили, тут даже бензиновая зажигалка не функционирует! А вы про поезд... — человек лет сорока с небольшой, аккуратно стриженой бородкой, в тёмных очках и старом вязаном шерстяном свитере под горло, стоял в проходе и любопытно разглядывал солдата Костю.
— А я и не про бензин… — Костя отвернулся от въедливого взгляда к пылающему в печи жаркому огню.
— Ребят, нужно немного потерпеть, к большому сожалению, у нас нет пока вам альтернативы. Ни бензина, ни газа, ни электричества в этом пространстве не существует. Тем более ядерной энергии.
— Но пар же существует?.. Костя упрямо посмотрел на геолога, шедшего с его ротой до солнечного разлома, потом перевёл свой взгляд на кипящий чайник. Кофе будете, Дмитрий Иванович?
Молодой геолог внимательно смотрел на Костю.
— Вы предлагаете вернуться к паровым машинам в 19 век? — учёный скептически ухмыльнулся.
— Зачем же сразу вернутся в 19 век? — солдат поёжился. В палатке стояла полная тишина, народ с интересом слушал диалог зелёного ещё солдата и молодого ученого с Новосибирского института. — Они у вас готовые стоят, гниют в Паровозном музее Санкт-Петербурга. Нас когда-то туда на экскурсию возили по школьной программе. И насыпь можно временно не делать. Масса паровоза ведь небольшая, а значит, твёрдый грунт должен выдержат его вес. В Царское Село же провели как-то?.. А тут что вам не так, уголь не горит или пар не такой? Всё лучше, чем «верблюды»…
Молодой учёный ничего не ответил солдату, распахнул полог и пулей выскочил на улицу.
Так что пока учёные всего мира бились, ломая голову над проблемой перемещения полезного груза в открытые новые миры по буферной зоне, русскими военнослужащими на скорую руку, всего за шесть с половиной месяцев, была проложена железная дорога. Да, железная дорога не была полноценным связующим звеном между точкой А и точкой Б, как в нашем современном мире. Но из крохотного людского ручейка по Дороге Жизни она превратилась в маленький, пульсирующий сосуд единого организма, который уже полноценно обеспечивал небольшую колонию Веги своим кислородом. И это для России стало хоть и маленькой, смекалистой, но победой. И пока американцы выбрасывали миллионы долларов на разработку «мифической ручки», которой можно было писать в космосе, от станции «Ангар-9» до станции «Разлом-1» уверенно, раз в сутки, полз маленький, пыхтящий белым густым паром железный паровозик товарного типа серии П.1-3-0, таща за собой прицепом три полных вагона набитого до отказа столь драгоценного для Веги груза. Мы же пошли более простым путём. Мы писали в космосе карандашом. Ну и, конечно, от глаз американского ЦРУ и британской разведки МИ-6 не утаилось то, что русские зашевелились и в срочном порядки стали перебрасывать железнодорожные рельсы к своему секретному проекту «Москва-9». Что подстегнуло американских учёных к созданию ядерного реактора. А ведь спешка — это очень плохо.… Ну что же… посмотрим, у кого первого жахнет и развалит их солнечную аномалию, тем самым сильно усложнит освоение буферного мира. Если совсем не законсервирует портал лет так на тридцать. А вот информацию про тягловый товарный паровозик 19 века наши пока старались держать в строжайшем секрете. Интересно было посмотреть на вытянутые удивлённые лица иностранных учёных о решении данной проблемы нашими умельцами. Ну а мне оставалось одно: контракт по трудоустройству был подписан на следующий день в Институте Радионавигации и Времени Санкт-Петербурга. Я был принят на работу, как и обещано Иннокентием Петровичем, на полставки внештатным сотрудником и числился в командировке. Госучреждение не поскупилось и даже выделило кормовые в размере трехсот рублей за каждые проведённые мной в буферной зоне сутки. Две шавермы в день. Пусть будет так. В мои обязанности входило: инструктаж, безопасность и сопровождение ученых Санкт-Петербурга в межграничной зоне, всего два раза в неделю, которые будут устанавливать свои научные приборы по изучению времени и пространства под городом Павловском. Иннокентий Петрович мне понравился, по крайне мере мне так показалось, приятный и порядочный человек. Буду надеяться, что не обманулся. Но и я выставил ему свои жесткие условия: сопровождать их буду, но не дальше чем полтора километра от разлома. Иначе я за его любимых абитуриентов и их безопасность не отвечаю. И если кого-то, например, самого шустрого съедят, то это останется на его совести. Старик поморщился, но согласился. Где он найдёт такого дурачка? Вот и я о том же… По доброму простился с Иннокентием Петровичем, мы друг другу пожали руки, и я отбыл в известном только мне направлении. А быть точнее, за сгущённым молоком, иначе меня этот блохастый людоед съест. В ближайшем супермаркете я закупился необходимым провиантом, проверил в терминале Санкт-Петербурга банковскую карту на свою платёжеспособность, чем остался весьма доволен, и отбыл с Витебского вокзала в родной город Павловск на электричке. План мой по охоте на Зверя кардинально провалился. К Игорю идти было нельзя. Вместе с подписанным договором по моему трудоустройству мне пришлось подписать бумагу о неразглашении. Вот так. Коротко и ясно. А иметь неприятности с нашим государством я категорически не хотел, дураков без меня хватает. Увольте. Так что моё запланированное убийство Черного Охотника успешно провалилось. Я хорошо запомнил слова профессора перед тем, как закрыл за собой дверь его кабинета. Но, надеюсь, моё замешательство он не заметил.