- Пока не прошло 40 дней, ты можешь потренироваться и научиться двигать предметы мира живых, а также ты можешь являться своим близким во сне. Так можно завершить свое дело их руками. Ты подумай хорошенько, что ты могла не закончить?
- Школу! Я не закончила школу! Больше никаких особых дел у меня не было! – пожимала я плечами.
- Нет. Это точно не школа. Из-за неоконченной школы здесь не оставляют!
- Но у меня действительно больше ничего такого нет.
- Давай вместе искать! Расскажи мне последний месяц своей жизни.
Я рассказала ему свою скучную жизнь последнего месяца. Но ни он, ни я так и не поняли, что я могла не завершить. В моей жизни не было ничего особенного!
- А где же теперь моя мама? – мне очень захотелось ее увидеть.
- Я пока не знаю! Скорее всего, на полях забвения, спокойно ответил Савва.
- Где? – не сразу вспомнила я.
- Поля забвения – так называется место, где ничего нет, - произнес он с упреком и небольшим сдавленным смешком.
- Я хотела бы ее увидеть! А она знает, что я умерла? – не стала я обращать внимания на его реакцию. Ну, да, я устала и думаю медленно! И что?
- Возможно. Единственное чем можно там заниматься, так это наблюдать за живыми. Ты, кстати, тоже можешь это делать. А увидеть будет проблематично. Одно из двух: либо ты попадаешь туда к ней, либо она становиться проводником.
- То есть это практически невозможно, - грустно констатировала я.
- Не грусти! Здесь тоже можно веселиться! Ты никогда не хотела путешествовать? Теперь это возможно!!! – приободрял меня Савва.
- Хотела, но пока нет желания. А ты можешь узнать, где похоронили мою маму?
- Могу, но мне придется тебя оставить! – насторожился Савва.
- Я уже большая девочка! Не оживу, не бойся! – постаралась пошутить я.
- Точно? В районный отдел внутренних дел не собираешься? – он встал напротив меня, а я продолжала сидеть на кровати.
- Зачем? Или милиция меня увидит?
- Милиция тебя не увидит и не услышит, но ты можешь узнать, что произошло и где твой отец. Если я правильно понял, именно он убил вас?
Его слова резанули прямо по сердцу. Врать самой себе, что он не прав, было глупо. Но признаться в этом и принять было страшно и больно. Я ничего не ответила Савве, просто кивнула с закрытыми глазами. Перед глазами снова стояла это страшная картина. Я сглотнула.
- Прости! Я не хотел причинить тебе боль! – он положил мне на плечо руку. Его слова были настолько искренними, что благодарность разлилась по всему телу, то есть по всей душе! Но этого не хватило. Я приняла решение!
- Я схожу в местный ОВД и вернусь. Я буду ждать тебя здесь. Торопиться мне все равно не куда! – я тоже поднялась с кровати и по привычке отправилась к двери.
- Хорошо! Только не касайся живых. И мне нужно ее полное имя, - даже не стал он сопротивляться.
- Мария Витальевна Вирякина. А что случиться, если до них дотронуться? – решила уточнить я на всякий случай. Не хотелось как-то случайно свести кого-нибудь сума!
- Они почувствуют холодок. Хотя они и не поймут, что произошло, но лучше не следует этого делать, - напутствовал Савва. Я просто кивнула в знак согласия.
- Я думаю, тебе будет легче сразу пройти сквозь стену на улицу, - остановил он меня.
- Да-да! Конечно! – я последовала за ним в окно. Я осторожно спустилась на асфальт и последовала в направлении ОВД. На улице уже расцвело, некоторые люди уже вышли из дома. Я летела по улице, тщательно обходя всех живых. Никто, конечно же, меня не видел.
Через пару домов я заметила лежащего пьяного мужчину. В памяти сразу всплыла картина с отцом. Я вдруг поняла, что он мне категорически неприятен. Прав был отец Маринки, когда говорил, что спиваться могут только слабые люди, они сами приводят себя к такому положению, и не принимают ни какую помощь. Интересно, а что с такими делают в наркологических клиниках? Ведь невозможно человека заставить бросить пить ни уговорами, ни лекарствами тем более. Надо будет заглянуть…
А пока я продолжала, не спеша, лететь в ОВД. Время еще было только шесть утра, поэтому на посту был только дежурный. Я зашла ему за спину и стала читать журнал регистрации. Но к моему огромному разочарованию на верхнем листе не было моего адреса. Мне нужно было перевернуть лист, но я пока не знала, как это делать. Савва сказал, что этому тоже надо учиться, поэтому я не стала рисковать. К моему счастью зазвонил дежурный телефон. Мужчина взял трубку и стал машинально листать журнал. Конечно же, я начала быстро его просматривать. На третьем листке я нашла наш адрес и фамилию участкового следователя: Головицин Артем Витальевич. Дело осталось за малым - найти его кабинет и посмотреть дело. Так я и поступила. Найти кабинет труда не составило, а вот с делом было сложнее. Весь кабинет был заставлен огромными папками, не говоря уже, о стопке бумаг на столе. Я осторожно попробовала их немного сдвинуть, но ничего не вышло. Я села на стул и стала ждать. Именно сейчас мне очень не хватало Саввы. Каждый раз когда я на него смотрела, мое сердце замирало. Нельзя быть таким красивым!!!
Спустя час кабинет открылся, и двое мужчин прошли за свои столы, за ними вошли еще парень и женщина. Посетители – поняла я сразу. Один из участковых показал женщине на стул, на котором сидела я. Я тут же слетела с него и встала к стене. Облокотиться на стену почему-то оказалось сложнее. Только с третьей попытки у меня это вышло. Я внимательно слушала все разговоры, но нужного так и не услышала, тогда я подошла к столу, где, по всей видимости, сидел Головицин А.В. Мужчина спокойно листал какую-то папку, как вдруг в кабинет влетело двое мужчин в форме. На лицах был написан страх.
- Вирякин повесился!!! – закричали они одновременно. Оба участковых резко вскочили со своих мест, а Головицин выскочил из кабинета.
У меня все внутри оборвалось (если теперь можно так выразиться). Эти слова отдавались эхом в моей голове. Я очень медленно, заставляя саму себя двигаться, поплелась вслед участковому. Пару десятков метров по извилистому коридору и три железные решетки спустя, мы оказались у дверей временного изолятора. Один из мужчин куда-то делся, второй оправдывался перед участковым.
- Артем Витальевич, не доглядел я. Я же не думал, что этот алкаш руки на себя наложит! – причитал он. Дверь изолятора открылась. И моим глаза предстала жуткая сцена: под потолком на маленькой оконной решетке на собственном ремне висел отец. Вид у него был вроде бы как всегда, только бледный и немного осунувшийся, рот приоткрыт, язык высунут, а под ним лужа.
- Тут даже предсмертная записка есть, - участковый подошел к прибитому к стене небольшому столику и взял в руки клочок бумаги, - вызывайте санитаров. И снимайте вы его уже.
Я подошла ближе к нему и стала читать: «Нет мне прощения! Мне больше не зачем жить. Я убил любящих и любимых мне людей: жену и дочь. Я превратил их жизнь в ад, а потом и вовсе забрал ее. Я не заслуживаю жизни…».Весь листок был в высохших каплях. А самим листком служила наша семейная фотография. Видимо папа слишком поздно все понял и плакал.
И кто же так делает? Зачем они дали ему фотографию? Они же добили его, даже не прикасаясь!
Я в очередной раз пожалела, что душа не может упасть в обморок. Я не желала больше ничего узнавать и слушать. Все, что мне было известно – мои родители мертвы, ОБА. Я бросилась вверх, через все верхние этажи и перекрытия на воздух, на свободу! Я надеялась глотнуть свежего воздуха и хоть немного отойти от увиденного, но меня ожидал очередной сюрприз.
Высоко над зданием ОВД висело двое душ, точнее одна висела, а другая подлетала к нему. Я сразу поняла, что происходит: это мой отец и его проводник. Проводник коснулся отца. Дальше произошло что-то непонятное: душа отца закричала, свернулась в воронку острием книзу и полетела на меня, искрясь красными искрами.